Я сел за уроки, Алешка взялся за работу. И трудился до самого вечера. А потом начал рыться по всей квартире. Что-то искал.
Дим, у тебя картонки нет случайно?
Какой?
Вот такой. — Он показал руками, измазанными в красках. — Одну нашел, но мне мало.
Нет. У папы посмотри.
А коробку от торта выкинули?
Давно уже.
Он пошел в папин кабинет и скоро вернулся очень довольный. Закрепил на мольберте прекрасный кусок картона.
Нашел? — спросил я.
Ага. — И он начал грунтовать картон серой краской. — Не подглядывай.
Больно надо. А портреты можно посмотреть?
Не высохли еще. На Доске посмотришь. Не мешай.
Тоже мне — Казимир Малевич с Айвазовским вместе!
Мама и папа пришли домой одновременно. Мама — сразу же на кухню, хлопотать с ужином, пала — в кабинет, к телефону. Ему на работе времени не хватает.
Алешка тем временем завесил свою картину тряпочкой и начал приставать к маме. Зачем-то стал выпрашивать у нее какие-то пуговицы. Почему-то обязательно большие и светлые.
Посмотри в шкатулке, — отмахнулась мама.
Там таких нет.
Нет, значит, нет. Зови папу ужинать.
Ну, мам… Ну поищи…
Отстань, Алексей. Иди мыть руки. Господи! А в чем у тебя лицо? Ты на индейца похож. На тропе войны.
Это краски, отмоются. Завтра.
Сегодня, — твердо сказала мама.
Пуговицы, — твердо сказал Алешка.
В угол!
Не маленький!
Посмотри на себя в зеркало!
Ты тоже красишься!
Я для красоты.
А я для дела.
Тут на кухню пришел папа, и Алешка смылся.
А пуговицы он все-таки разыскал. Две штуки. Белые и большие. Если Алешка ставит перед собой задачу, то решает ее, как танк. Быстро и эффективно. Огнем и гусеницами.
За ужином мама спросила:
Кто на завтра погоду слышал?
Ясно, — сказал папа, — и заморозок. На дорогах столицы — гололед.
Придется на работу в пальто идти. В плаще уже холодно.
Алешка вдруг поперхнулся. Откашлялся и сказал:
— Оно слишком светлое для осени. Не идет тебе.
— Много ты понимаешь, — обиделась мама. И папа ее поддержал:
— В этом пальто ваша мама выглядит вашей сестрой.
— Младшей сестрой, — уточнил вредный Алешка. — Иди лучше в плаще. Будешь нам старшей сестрой.
Что-то он странно воюет. Слишком упорно. Как танк. Огнем и гусеницами.
После ужина мама уселась за очередной сериал, а папа вдруг крикнул медвежьим голосом из кабинета:
— Кто сидел на моем стуле и сломал его? — И появился в дверях с каталогом.
Каталог выглядел странно. У него была только одна обложка, передняя корочка. Задней не было — вырвана с мясом.
Алексей? Ты? — сразу угадал папа. — Твоя работа?
Отчасти, — признался Алешка.
Как это? Дима помогал?
Нет, он с полки упал…
Дима? Что он делал на полке?
Каталог. Упал с полки, и у него надорвалась корочка.
А ты ей помог, да? Зачем?
Очень надо, пап.
А все-таки?
В свое время узнаешь. Еще спасибо скажешь.
Не надейся. — И папа сердито захлопнул дверь.
Мама очнулась от сериала и спросила:
А зачем папа заходил?
Пуговицы искал, — вздохнул Алешка. Белые, большие.
А утром и с пуговицами прояснилось. Я вышел из ванной, мама как раз в прихожей надевала свое светлое пальто для гололеда на дорогах столицы. Она критически осмотрела себя в зеркало и стала застегиваться.
Не получилось.
Мама, еще глядя в зеркало, пробежала пальцами по петлям и пуговицам. Петель оказалось на две больше, чем пуговиц. Или пуговиц на две меньше, чем петель. Мама наклонила голову, осмотрела борта пальто. Глаза ее расширились и грозно сверкнули:
Алексей! Молчание.
Алексей!
Алешка появился в дверях, прислонился плечом к притолоке.
Отдай! — строго сказала мама. — Срочно! Опять молчание.
Где они, Алексей?
Я их пришил.
Куда?
В одно место.
Покажи.
Алешка попятился, захлопнул за собой дверь и крикнул:
Мам, я забыл.
Бесполезно, — сказал я маме. — Переодевайся, на работу опоздаешь.
Мама быстренько из младшей сестры преобразилась в старшую и исчезла за дверью. А я — скорее к Алешке.
Ты куда мамины пуговицы дел?
Пришил, Дим, правда., — Алешка поспешно задергивал тряпкой свой таинственный шедевр на этюднике.
Покажи.
Алешка выдвинул ящик письменного стола и показал мне, куда он пришил две большие белые пуговицы.
Не смей! — сказал я. — Тебя тогда насовсем из школы выгонят.
Или не меня, — загадочно ответил он и снова задвинул ящик своего стола.
Наша ботаничка опять забыла в учительской атлас природных зон. И, конечно, послала за ним меня. В учительской уже никого не было — учителя разбежались по своим рабочим местам. Только за дверью кабинета директора слышался какой-то диалог.
Я распахнул дверцы шкафа и стал шарить по полкам в поисках этого самого атласа. Конечно, он оказался под стопой старых учебников и словарей. Пока я их перекладывал, чтобы вытащить атлас, диалог развивался, разгорался и получил свое продолжение, когда в дверях кабинета появились директор и Мальвина. Меня они не видели — я стоял, скрытый от их глаз дверцей шкафа.
…оттуда вы тоже уволились?
Не сработалась. Там ужасный контингент. Сорванцы и хулиганы.
Ну, у нас ведь они тоже не сахар. А вы не задумывались, Татьяна Львовна, что, может быть, дело не в учащихся, а в педагоге? В вас, точнее говоря. Вы как-то без души работаете, я обратил внимание. Они ведь не только ученики, они еще и люди. Не думали об этом?
Люди… — она усмехнулась. — Людьми им еще только предстоит стать, в далеком будущем. Да и то далеко не всем. Один Оболенский чего стоит!..
Директор помолчал. А потом сказал сурово:
Лешка Оболенский — чудный хлопец. Талантливый, чуткий и очень честный.