И все же надо спешить, убираться отсюда побыстрее.
Там, где в придорожный сугроб была воткнута рогулька, у Леры была зарыта не очень длинная веревка с приделанной к ней трехзубой «кошкой». Кроме того, из того же сугроба она вынула небольшую, но прочную дощечку с треугольными пропилами на концах, похожую на сильно увеличенный рыбацкий уток для лески.
Метрах в полутора от обочины росла старая разлапистая береза. Одна из ее длинных ветвей нависала над дорогой, а над сугробом, около которого стояла Валерия, толщина ее была такова, что вполне могла выдержать шестьдесят пять килограммов веса…
Лера сильно размахнулась и точно рассчитанным движением забросила кошку на ветку. Свободный конец веревки повис в полуметре над землей. Валерия ухватилась за веревку обеими руками, поджала ноги — еще раз убедилась, что ветка хоть и прогибается, но выдерживает ее вес. Затем она соорудила на веревке довольно широкую незатягивающуюся петлю, накрутив хитрый узел, который моряки называют «беседочным». Сразу после этого она пристроила в петлю дощечку с треугольными пропилами, и получилась штуковина, похожая на качели или «тарзанку», которую все те же моряки и называют «беседкой». С этих «беседок» они обычно проводят покраску надводной части борта.
Но Лере эта «беседка» понадобилась только для того, чтоб, усевшись на нее, нагнуться и еще раз помахать веником — замести последние следы, оставленные на снегу. Конечно, веник свои следы оставил, но все же это не отпечаток кроссовок 38-го размера. Авось снегопад все сровняет…
Покончив со следами, Валерия встала на дощечке во весь рост, засунула веник под куртку, за резинку своих спортивных брюк — со спины, естественно!
— а затем, обхватив веревку руками и ногами, быстро полезла вверх. Добравшись до самой «кошки», Лера уцепилась за ветку сперва одной рукой, потом другой, после этого отцепила ноги от веревки и крест-накрест обхватила ветку голенями. Еще движение — и она уже сидела на ветке верхом. Теперь она могла выбрать веревку с «беседкой», закинуть ставшую ненужной дощечку поглубже в кусты и отцепить «кошку» от ветки.
Передвинувшись по ветке к стволу березы, Валерия перебралась на почти такую же толстую ветку, но растущую в противоположном направлении. Оседлав эту ветку и добравшись примерно до середины, Лера опять раскрутила «кошку» и точно забросила ее на крепкий сук соседнего дерева, а затем, ухватившись за веревку и оттолкнувшись, как заправский Тарзан, перескочила с дерева на дерево. Повторив еще несколько раз подобные цирковые трюки — маршрут у нее был строго выверен! — Валерия оказалась метрах в ста пятидесяти от дороги, над хорошо утоптанной, даже слегка обледенелой тропой, по которой с утра прошло несколько десятков пар ног. Никаких отпечатков на такой уже невозможно оставить, и Валерия просто аккуратно на нее спрыгнула. Так что веник ей уже не понадобился, и Валерия с легким сердцем забросила его в кусты.
От веревки с «кошкой» она отделалась чуть подальше, когда переходила по бревнышкам незамерзающий теплый вонючий и мутный ручей, вытекающий, как она знала, из-под забора близлежащей войсковой части. А тропинка, по которой она сейчас топала, вела к этой самой части от военного городка. Сейчас, когда в части завершился развод на занятия, повстречать тут кого-либо было маловероятно.
Валерия прибавила шагу, потом перешла на оздоровительный бег трусцой и минут через двадцать выбежала на все ту же военную бетонку, только в паре километров от поворота с «кирпичом». Здесь и находился военный городок, жители которого протоптали тропинку через лес. Городок стоял по одну сторону бетонки, а по другую находился самый обычный дачный поселок с шестисоточными участочками, в котором, по зимнему времени, никого не было. Только на выходные кое-кто приезжал на лыжах покататься.
По плохо расчищенной улочке, ни с кем не повстречавшись, Лера добралась до самого крайнего участка, за которым поселок заканчивался и снова начинался лес. Но у этого участка калитка была хорошо расчищена, а из трубы избушки, рубленой, но размером чуть-чуть побольше бани, курился смолистый дымок. Услышав скрип калитки, на крылечко вышел тощий мужик-доходяга в черной ушанке и ватнике зэковского образца.
— С приездом, Валерия Михайловна! — Мужик приподнял шапку с лысой башки и ощерил редкие гнилые зубы. — Докладам: происшествий нет, ничего не скоммуниздили и даже не сдемократили. Хе-хе…
— Снегоход не замерз? — строго спросила Лера.
— На ходу! Полчаса назад за пузырем гонял. Прогревал, так сказать! И себя, и технику…
— Молодец ты, жертва амнистии. Вот тебе на «горючее», — Лера подала экс-зэку стольник. — Выкатывай!А я тут заберу кое-что…
Мужик этот — Лера звала его Иванычем без имени и фамилии — сидел по бытовухе, спьяну затоптав жену после того, как она у него отсудила квартиру. Мужику было за пятьдесят, здоровья у него уже не имелось, и он считал, что все бытовые вопросы государство будет решать за него до конца жизни. А оно взяло, да и амнистировало несчастного. Само собой, что сын, которому досталась мамина квартира, его видеть не хотел, а никакого иного жилья у мужика не было. На работу никто не брал, воровать мужик не умел — куды крестьянину податься? Поэтому Валерии Михайловне, нанявшей его в сторожа и поселившей на старой дачке, доставшейся от бабки, он был по гроб жизни благодарен.
Пока «жертва амнистии» возился у гаражика, Валерия Михайловна забежала в избушку. Там стоял капитальный духан от перегара и иных бомжовых испарений. Но амнистированный, видать, всегда предпочитал маленький Ташкент большой Сибири, а потому прогрел все до африканской температуры. Отперев ключом маленькую кладовку, куда Иванычу заходить строго воспрещалось, Лера вынула из-под вороха тряпья тощий кожаный рюкзачок, смотревшийся чуть лучше, чем тот, который был утоплен вместе с джипом, Андрюхой и Лиисой Чернобуровой. Вынула из-за пазухи погрызенную собакой брезентовую сумку, в которой лежало нечто, укутанное в черный пластик и перевязанное бечевкой. Нет, разворачивать эту штуковину Лера не стала, а, наоборот, обернула старой газетой, засунула в прозрачный полиэтиленовый пакет и еще раз перевязала суровой ниткой. После этого она уложила сверток в рюкзачок, продела руки в лямки и, заперев дверь кладовки, вышла во двор.
Снегоход — это был не навороченный канадский «Бомбардье», а старенький и обшарпанный советский «Буран», завелся нормально.
— Осторожней, Валерия Михайловна! — посоветовал Иваныч. — Пурга скоро будет, нюхом чую. Глядите, не заплутайте…
— Не переживай, все нормально будет! — Лера крутанула газ, и «Буран», выбрасывая снег из-под гусеницы, понесся по накатанной лыжне через лес.
Снег действительно пошел, хотя, конечно, покамест это была не пурга. Но снежинки явно слипались в хлопья, и в том, что еще до вечера на землю ляжет приличный слой снега, который окончательно подчистит все огрехи, случайно оставленные в Марфутках или около моста, можно было не сомневаться.
Настроение у Валерии было приподнятое. Она сделала это! Она прошла почти весь намеченный маршрут, хотя на каждом шагу могла оступиться и погибнуть. Да, еще есть впереди скользкие места, еще будут шансы свернуть шею, но все же основная программа выполнена. Пусть пришлось безбожно, беспардонно лгать, заполаскивая мозги Андрюхе, который, вообще-то, не самый доверчивый парень. И тоже, кстати, наверняка кинул бы Леру, если б нашел такую возможность. Всем его словам о любви — грош цена. Как у всякого мужика, у него есть наработанные приемы, дабы производить впечатление на среднестатистическую российскую дуру.