Уж не за грехи ли ей все это ниспослано?!
Валерия в бога особо не верила, да и в наличии дьявола сомневалась. Во всяком случае, ее устраивало такое положение дел, когда со смертью все радости и муки прекращаются, а загробная жизнь и всякие там посмертные воздаяния суть химеры. Ничего такого, что бы заставило ее усомниться в — этих атеистических постулатах, Лера за тридцать с лишним лет жизни не наблюдала. Конечно, вокруг многие говорили о вере, о боге, о нравственности, вещали об этом с трибун, с телеэкранов, с газетных полос. Даже записные бандюганы из «Лавровки» и «Куропатки», у которых, что называется, руки по локоть в крови были, и те нет-нет да и захаживали во храмы, ставили свечки, исповедовались у батюшек, жертвовали немалые суммы — и продолжали заниматься своим не очень богоугодным делом. И чины из администраций области и районов, которые прежде, во времена КПСС, КГБ, КНК, ОБХСС и иных безвременно канувших в Лету ведомств, ни на шаг к церкви не приближались, теперь ходили туда, словно на партсобрания, где «явка обязательна». Но при этом, как ни странно, брали взятки, казнокрадствовали и надували народ в гораздо больших масштабах. А вот разоблачали их, снимали с должностей и сажали с конфискацией имущества почему-то намного реже, чем при советской власти. Несмотря на то что вроде бы газеты что-то писали, телеканалы что-то показывали, радио что-то бубнило, почти все уголовные дела с треском разваливались, не дойдя до суда.
Так что насчет посмертного возмездия Валерия особо не беспокоилась. И творила свои злодейства, испытывая страх лишь перед земными карами.
Однако после того, как Валерия днем закопала в снег Митю, умерщвленного отравленной иголкой, в душе у нее что-то зашевелилось.
Конечно, Лена, много размышлявшая над тем, что и как произошло на развилке просек и как развивались события перед этим, в главном все угадала верно, но о многих нюансах даже не догадывалась, точно так же, как о том, что «сиплый» мужик и страшная Валерия Михайловна — это одно лицо, а Валерия Михайловна и «Лиса-Чернобурочка» — наоборот, две разных женщины. Опять же, Лена думала, будто «сиплый», то есть Валерия, хорошо знает Митю и его родителей, а также знает о тайном оружейном складе под дровяным сараем. На самом деле Валерия никогда прежде с Митей не виделась, родителей его не знала и уж тем более ничего не знала о тайнике с оружием.
Увы, минувшим утром Митя сам выбрал свою судьбу. Никто не тянул его за язык, когда он рассказал о наличии самодельного «снегоката-болотохода», который когда-то собрал его отец, большой мастер на все руки. Два года назад они еще жили далеко отсюда, в селе Лутохине.
А перебраться сюда им пришлось после того, как в Лутохине при неясных обстоятельствах сгорел хозяйственный магазин, принадлежавший какому-то заезжему кавказцу. Поджог это был или само как-то загорелось — неизвестно. Но Митькин отец за несколько дней до этого, расстроившись из-за того, что ему в этом магазине бракованную электродрель продали и отказались обменять на новую — мол, неси ее в гарантийный ремонт! — погорячился и, будучи в поддатом виде, ляпнул: «Да я вашу лавочку вообще подпалю на хрен!» Вроде бы среди деревенских никто это всерьез не принял и даже после пожара не вспоминал.
Но тут в село приехал папин школьный друг, дядя Федя. Когда Митя начал его описывать («здоровенный, как медведь»), Валерия сразу поняла, что речь идет об одном из ближайших помощников Сенсея. Дядя Федя этот сказал, что хозяин магазина убежден, будто поджог устроил Митькин папа, и ему, дяде Феде, стало известно, что кавказцы решили отомстить. Хорошо еще, если только дом сожгут, а могут и зарезать всех ночью. В милицию бежать бесполезно, никто одним словам не поверит, к тому же участковый в Лутохине только один и живет на другом конце села. «Опять же они все богатые, у них „все схвачено, за все заплачено“! — пояснил дядя Федя. — Короче, выход у тебя один: срочно переезжай отсюда. Все бросай! Я тебе помогу, чем смогу!» Но Митькин отец не поверил, сказал, что сам справится — у него ружье было, а хозяйство бросать не хотелось.
Но ружье это не помогло. Уже на следующую ночь кто-то поджег пристройку, где сено лежало, а от нее и вся изба загорелась. Митька выбежал, отец побежал свой «снегокат» отгонять, а мать — вот уж точно «в горящую избу войдет»! — стала какие-то вещи вытаскивать. Самовар вытащила, а когда за швейной машинкой сунулась, потолок рухнул, мать придавило, и она сгорела.
Вот после этого Митька с отцом сели на свой «болотоход» и уехали сюда. Дядя Федя им и правда много чем помог, и денег дал, и продуктов, и вообще нашел отцу работу в городе.
Чем отец занимался у дяди Феди, Митька толком не знал, но зато однажды, еще прошлой зимой, точнее в ноябре, когда болото уже прихватило морозом, но еще не замело непролазными сугробами, нечаянно увидел, как сюда, на болото, приехал бортовой «КамАЗ» и какие-то люди выгружали с него тяжелые зеленые ящики.
У Валерии в голове сразу что-то законтачило, и она вспомнила, как за несколько месяцев до этого, летом, к скиту пытался добраться профессор Бреславский, который сделал несколько снимков скита издали, через телевик. А к зиме он отчего-то вышел у губернатора из фавора, после чего уехал в Израиль. И именно в начале зимы, как теперь выясняется, сюда завезли «зеленые ящики». Валерия была дама достаточно просвещенная и догадливая, чтобы сразу понять — в «зеленых ящиках» на Руси, как правило, перевозят военное имущество. Необязательно оружие или боеприпасы, но нечто упертое с военных складов — несомненно. Валерия даже подумала, не имеет ли это имущество отношения к тем таинственным «бортам», которые грузились на якобы законсервированном аэродроме и на одном из которых ее обещал вывезти за кордон майор? Однако судя по тому, что сообщил Митя, ни «КамАЗ», ни какой-либо еще грузовик или легковая машина сюда больше не приезжали. А потому, надо думать, все завезенное сюда еще в ноябре 1999 года и сейчас, в начале февраля 2001-го, продолжало лежать где-то тут, в бывшем скиту.
Обычно оружие в больших количествах воруют для продажи и стараются побыстрее сбыть с рук. Опять же, если украли его где-то поблизости, то желательно увезти его подальше и побыстрее. То есть устраивать какой-то оптовый или перевалочный склад в каком-то глухом месте, куда ни летом, ни зимой грузовики проехать не могут, — явно не резон. Конечно, на лыжах и снегоходах сюда кое-кто добирался, а Митькин папа на своем «снегокате», прицепив к нему сани-волокушу, даже грузы перевозил. Но грузы эти были в основном продуктами, которые папаша на месяц вперед закупал в каком-то селе. Там же он и свою самоделку оставлял у какого-то Фединого родича — прямо в город на ней нельзя было ехать, у машины номера не имелось. К тому же из дому отец Мити всегда уезжал с пустой волокушей. А на лыжах и снегоходах в бывший скит, оказывается, приезжали только четыре человека: дядя Федя, дядя Толя, дядя Леша и тетя Лиза. Валерии не потребовалось долгих вычислений, чтоб определить: дядя Толя — это Шипов, дядя Леша — Сенсей, а тетя Лиза — госпожа Чернобурова. Обычно, по словам Мити, они приезжали все вместе и о чем-то беседовали. На это время Митя с отцом уходили из дома. Потом все четверо постепенно разъезжались в разные стороны.