Вся компания собралась, как обычно, под предводительством Габи на верхнем конце холмистой улицы Маленьких Бедняков, перед домом, где жил Фернан Дуэн. Десять ребят садились по очереди на лошадь без головы и мчались вниз. А внизу проходила дорога Черной Коровы. Тут всадник соскакивал наземь и, ведя лошадь за собой, быстро возвращался к товарищам. Те ждали его с нетерпением.
Однажды маленькая собачница Марион, спускаясь этак на лошади, сшибла какого-то старика. С тех пор было решено ставить внизу малыша Бонбона: он задерживал прохожих и предупреждал товарищей, когда приближался транспорт. Лошадь катилась на своих трех железных колесах со страшным шумом. Это бывало чудесно! Чем ближе к дороге Черной Коровы, тем опаснее. Но именно это и придавало всему катанию особую прелесть. Внизу, у самого спуска, лошадь неожиданно взлетала на небольшой бугорок и с разбегу падала прямо на откос участка Пеке, позади которого начинались голые, серые поля.
Две секунды всаднику казалось, что он летит по воздуху. Если вовремя не затормозить пятками, то сразу кубарем — и хлоп со всего размаха о мостовую. У ребят это называлось «спланировать». Каждый раз, когда лошадь падала, ее пустые бока ударялись о камни и издавали глухой звук. Туго ей приходилось, этой бедной лошадке!
Вот уже год, как она принадлежала Фернану. Один старьевщик из квартала Бакюс уступил ее отцу Фернана за три пачки табака.
Утром, в день Рождества, Фернан проснулся и увидел рядом со своими башмаками лошадь. Целых пять минут он не мог произнести ни слова: парень онемел от восторга. Хотя восторгаться, собственно говоря, было нечем: у лошади уже и тогда не было головы.
Морда, которую смастерил из картона отец Фернана, не продержалась и двух дней. Марион сломала ее в первое же свое катание: она со всего разгона налетела на тележку старика Мазюрье, торговца углем с улицы Сесиль.
Лошадь свалилась в канаву. У нее здорово пострадали передние ноги. А задние были совсем переломаны. О хвосте и говорить нечего — хвоста никогда не было. Было только туловище — серое в яблоках, с маленьким коричневым седлом, нарисованным на спине. Но краска облезла. Разумеется, у этого старого трехколесного рысака не было также ни педалей, ни цепи. Но ведь так не бывает, чтобы имелось все. В таком виде старьевщик ее и продал.
И все же эта лошадка неслась на своих трех колесах вниз по улице Маленьких Бедняков, прямо-таки как зебра какая-нибудь.
Завистники с улицы Ферран уверяли, что этот обрубок можно с таким же успехом называть не только лошадью, но и ослом и даже поросенком. И лучше всего поросенком. Завистники говорили, что ковбоям с улицы Маленьких Бедняков нечего задаваться своей безголовой свиньей, что рано или поздно они сломают собственные головы и что так им и следует.
Надо сознаться, что первое время дрессировка безголовой лошади давалась довольно-таки трудно. Фернан сильно разбил колено о забор пакгауза Сезара Аравана, а Марион оставила два зуба в туннеле Понсо. Было очень больно. Но колено зажило через три дня, а новые зубы выросли через две недели.
Лошадь продолжала мчаться и мчалась отлично, как и надо было ожидать от лошадки, живущей в железнодорожном поселке, где все здоровые мужчины только тем и заняты, что заставляют мчаться поезда.
И наконец, именно благодаря лошади Фернану удалось добиться того, чтобы в компанию была принята Марион. А компания, где вожаком был Габи, считалась самой недоступной из всех тайных организаций на Лювиньи-Сортировочной.
После долгих и трудных переговоров было решено пользоваться лошадью один раз в день; и каждый будет иметь право прокатиться не больше двух раз, чтобы не переутомлять ее. Считали, что даже при такой небольшой нагрузке лошадка долго не протянет — самое большее до Пасхи. Однако, несмотря на страшнейшие испытания, лошадь держалась и продолжала во весь опор носиться по улице Маленьких Бедняков. Габи, проделывавший весь спуск без торможения, довел свой рекорд до тридцати пяти секунд.
Занятие этим редким и рискованным спортом сильно укрепило дружбу, которая и раньше объединяла всю компанию. Габи сознательно ограничил число членов и не принимал никого старше двенадцати лет. Он утверждал, что, «достигнув двенадцати лет, человек становится круглым дураком, и еще хорошо, если не на всю жизнь». Скверно было то, что предельный возраст подкрадывался и к самому Габи, и парень втайне мечтал продлить его до четырнадцати лет, чтобы получить маленькую отсрочку.
Под насмешливыми взглядами товарищей начал спускаться с горы Татав, старший брат малыша Бонбона.
— Он тяжелый — ему нельзя позволить спускаться больше одного раза, — заметила Марион. - Когда-нибудь этот толстяк совсем раздавит лошадку и погнет колеса.
Внизу, метрах в пятидесяти, стоял Бонбон и смотрел, что делается на улице Сесиль. Вот он помахал обеими руками, — значит, путь свободен. Татав промчался метеором, держась за ржавый руль.
— Он большой и тяжелый, и никогда он не проедет лучше, чем Габи, — сказал испанец Жуан, пожимая плечами. - К тому же у Татава поджилки трясутся: он начинает тормозить за двадцать метров от Черной Коровы… Когда-нибудь надо будет привязать ему ноги к рулю и так спустить вниз…
Улица Маленьких Бедняков описывала в своем нижнем конце длинную петлю. Ребята ждали. Ждать пришлось недолго. Они услышали громкий звон разбитого стекла, пронзительные крики, град ругательств и отчетливые, сухие звуки шлепков.
— Так и есть! Татав на кого-то налетел! — проворчал Габи, стиснув зубы. - Этого толстяка посади верхом на тюфяк, он все равно что-нибудь натворит!
— Пойдем посмотрим, — предложил Фернан, обеспокоенный судьбой лошади.
— Внизу остались Зидор и Мели, — сказала Марион. - Они и без нас помогут ему…
Габи машинально огляделся: кроме собачницы Марион, Фернана и Жуана здесь были Берта Гедеон и негритенок Крикэ Лярикэ из Бакюса.
— А все-таки дойдем до улицы Сесиль, — сказал Фернан. - Нельзя их оставить одних: а вдруг там беда…
Дойдя до перекрестка, они увидели, как из-за угла медленно выходили Зидор и Мели. Зидор Леш тащил за руль несчастную лошадь, которая передвигалась уже только на двух колесах. Весь красный от волнения, Татав шел рядом с ним, немного прихрамывая; у него в руках было третье колесо. Амели Бабен замыкала шествие и беззвучно посмеивалась, растянув рот до ушей. Время от времени она оборачивалась и смотрела вниз, на улицу Маленьких Бедняков, где чей-то голос продолжал надсаживаться от крика.
— У него привычка тормозить когда не надо! Неудивительно, что он напоролся на неприятность! — крикнул Зидор, подойдя ближе. - Папаша Зигон вез свою тележку с бутылками, а Татав как раз и вылетел из-за поворота. Я стою, не двигаюсь — знаю, что у него достаточно времени, чтобы проскочить. Но не тут-то было! Татав круто тормозит обоими задними колесами и — трах! — прямо в тележку.