Пела какая — то птица — звонко и монотонно.
Белый — даже, казалось, светящийся — навес над широкой постелью, в которой лежал под тонким покрывалом Гарав, поддерживали тоже сделанные в виде древесных стволов, только деревянных, балясины.
На краю кровати сидела и трогала струну арфы — снова и снова — Мэлет. И золотые локоны полускрывали её лицо, падая на гриф.
Это была не птица — звучала струна её арфы.
— Мэлет? — Гарав привстал на локтях.
Эльфийка подняла глаза.
— Мэлет, — повторил мальчишка.
— Ты жив, — губы Мэлет тронула улыбка.
— Я умирал? — удивился Гарав. И — вспомнил сразу всё. Откинулся в постель и закрыл локтем глаза. Потом — осторожно подсунул свободную руку под себя. Пальцы нащупали не шрам — участок нежной молодой кожи. Но сомнений не оставалось — именно сюда вошла стрела.
— Ты почти умер, — Мэлет поставила арфу на пол и положила руки на плечи человеческого мальчика. Гарав напрягся, дёрнулся даже… но потом расслабился. Фиалковые глаза были совсем близко, и в них хотелось смотреть и смотреть, не отрываясь.
— Где я? — одними губами спросил он. Мэлет улыбнулась, и Гарав ощутил её чистое, тёплое дыхание:
— Карнингул. Имладрис. Раздол. Называй, как хочешь — это мой дом и дом моего отца.
— Глорфиндэйл вылечил меня? — напряжённо спросил Гарав и чуть повернул голову, пытаясь увидеть всю остальную комнату. Он хорошо помнил ставшие бешеными глаза могучего эльфа и свой страх — уффф… Нет, никого не было больше в округлой маленькой зале. Только из — за дверного проёма — ничем не прикрытого — слышалась отдалённая музыка. — Я… слышал твой голос. Там… Я давно здесь?
— Уже две недели, — эльфийка тронула волосы Гарава. Он нахмурился:
— Кто победил на бродах?
— Мы, — улыбнулась Мэлет. — Войско вернулось с победой. Укрепления ангмарцев в Рудауре разрушены, и твой рыцарь просил передать, что тебя ждёт награда, едва он вернётся. Они устраиваются лагерем в Пригорье.
— В Пригорье — это хорошо, — Гарав вспомнил Ганнель… и Тазар. — Мэлет, я…
— Я всё знаю, я видела твой путь в эти месяцы, — ласково сказала эльфийка. — Ты глупый, человек… Закрой глаза и поспи ещё. А потом тебе можно будет вставать. Закрывай глаза. Закрывай…
И Гарав закрыл глаза.
* * *
Туман пришёл вечером, когда они сидели в беседке и смотрели на золотую листву. Казалось, Раздол опустел — Гарав не видел ни одного эльфа, только временами слышал голоса и музыку. А завтра ему предстояло отправляться в Пригорье, и этот вечер в беседке был последним.
— Туман, — сказала Мэлет, вставая. — Я принесу плащи и вина… — она пошла к выходу из беседки и, оглянувшись, сказала, прежде чем ступить на укутанную туманом дорожку: — У меня будет сын. Я знаю.
И ушла.
Гарав негромко рассмеялся, раскинул руки по перилам, помотал головой. Пробормотал:
— Когда иссякают запасы вина, мешают забыться цена и вина, становится в тягость любая война… и все идет на… — а потом стал напевать вспомнившееся и переведённое ещё в Зимре:
_ — _Не_грусти,_безумный_полководец,_
_Мы_проиграем_эту_войну,_
_Уцелеет_только_мальчик — знаменосец,_
_Чтобы_Бог_простил_ему_одному_
_Нашу_общую_вину._
_И_будет_нам_счастье_и_чаша_покоя,_
_Рассветные_бденья_над_вечной_рекою,_
_Целительный_сон,_и_надежные_стены,_
_И_мир_неизменный._
_Не_трудись,_не_порти_новой_карты_
_Планами_беспочвенных_побед,_
_Растеряв_всех_нас_в_боевом_азарте,_
_Ты_идешь_упрямо_на_тот_свет,_
_Невзирая_на_запрет._
_Идущий_за_призраком_вечной_надежды_
_Взыскует_служение_в_белых_одеждах,_
_Открытие_врат_потайными_ключами,_
_Предел_без_печали._
_Мы_сдадимся_ангелам_без_боя:_
_Лучше_в_небо,_чем_такая_жизнь,_
_Знаменосца_не_возьмем_с_собою,_
_Ибо_жизнью_он_не_дорожит_ — _
_Знаменосец_должен_жить._
_Уходим_бесшумно_под_пологом_ночи,_
_Мальчишка_проснется_и_смерти_захочет,_
_Оставшись_один,_разуверится_в_Боге_
_В_начале_дороги… [48]
Туман заполнил беседку. Гарав вздохнул. Да, всё началось с тумана… или приснилось, что началось с тумана? Он написал руну — «Райдо»… вот такую…
Гарав написал её в тумане и улыбнулся.
Она исчезла не сразу.
Пашка долго болел. До середины лета.
Димка — «тот из младших, который старше» — нашёл Пашку вечером, когда дома забеспокоились. Хотя и не сильно, но уже. Но Димка знал, где у чокнутого старшего братца «нычка».
Там он и оказался.
Пашка полулежал около коряги, на которой обычно гордо восседал. Полулежал, выпрямив по коряге руку и положив щёку на плечо. Сперва Димка думал, что старший брат спит. Когда же не смог его разбудить и обнаружил, что лоб у Пашки похож на раскалённую печку — поднял шум…
После этого Пашка и проболел почти месяц. Сперва дома, потом — в больнице (недолго, там сказали, что «ничего серьёзного» — просто потому, что не могли понять, что же происходит с мальчишкой, который то приходил в себя, но начинал нести какую — то чушь, даже на иностранных языках, то глухо вырубался и температурил), и снова дома… Лекарствами его немедленно рвало, и родители были в ужасе, ожидая, что мальчишка просто умрёт… пока в один прекрасный день не обнаружили его спозаранку сидящим на крыльце и хмуро слушающим плеер.
Что с ним было в этот месяц — Пашка не помнил совершенно, что случилось в тот день, когда ушёл из дома — не помнил тоже. В обеих случаях он не врал, и весь дом облегчённо вздохнул, да и позабыл эту историю. Выздоровел мальчишка — и отлично, что ещё надо?!
Правда, через два дня после того, как Пашка вернулся к нормальной жизни, Димка застал его за очень странным занятием. Голый по пояс, Пашка вертелся перед зеркалом, вделанным в дверцу шкафа. При этом бормотал: «Здесь… и тут… и тут тоже должно быть…» Когда Димка поинтересовался не без ехидства, что брат делает, то огрёб с размаху по шее — так сильно и точно, что завалился на диван и от дальнейших вопросов решил воздержаться.