Но этим странности в общем — то исчерпывались.
* * *
Августовский день был тихий и жаркий.
Пашка шагал по тамбовской улице, щурился на солнце и раздумывал о мороженом. Когда выбор слишком большой — то он становится сложным до офигения.
Чтобы избавиться от жары и подумать спокойно, мальчишка наугад свернул (Тамбов он знал так себе) в какую — то арку. И буквально вписался в троих парней, которые там курили.
— Э, ты чего?!
— Ну, куда прёшь?!
Акцент и внешний вид лучше всякого паспорта сообщали любому, что тут расслабляются моршанским табачком трое молодых представителей «угнетённой турками курдской диаспоры».
— Извините, — сказал Пашка, стараясь их обойти. Не тут — то было. Оскорблённая гордая кровь вскипела в жилах, и нахального русского мальчишку придержали за плечо.
— Э, стой, куда пошёл?
— Я извинился, — тихо сказал Пашка. — Что ещё?
И повернулся к державшему его…
…Секунды курду хватило, чтобы понять: сейчас он будет убит. Сначала он, потом — его приятели. Не избиты, нет — убиты. Все трое. Через миг — он, через другой — двое других.
— Нет, ничего… — поспешно сказал он, отпуская джинсу. — Это я так. Иди, брат, конечно.
— Как ты меня назвал, скот? — тихо спросил Пашка.
Все трое попятились. Повернулись. Побежали из — под арки…
…Дворик вывел на центральный рынок. Пашка долго шарахался среди лотков — злой и недовольный тем, что не состоялась драка. Мороженого уже не хотелось. Для успокоения он домотался до торговца — азербайджанца, требуя у него указать, где выращены дыни — в Умбаре или в Гондоре? Азербайджанец долго терпел, потом сказал: «В Мордорэ, э?!» — и Пашка засмеялся. Азербайджанец засмеялся тоже и добавил: «Эслы кыныжкы нужны — туда иди, да?!» — и махнул рукой.
Вообще — то Пашка не собирался покупать никакие книги. Но эта мысль его неожиданно увлекла — он двинулся в указанном направлении.
Времена, когда в Тамбове массово торговали книгами с улицы, давно прошли. Сперва торговцев вытеснили с центральной площади на рынок, а там — в дальний угол. А потом и вовсе они отступили под натиском многочисленных супербукмаркетов, в которых Пашка почти никогда ничего не покупал — слишком большой выбор, слишком много мусора. Но кое — кто ещё торговал — так, потому, что не мог бросить этого занятия.
Пашка всё — таки купил мороженого, шёл вдоль рядов, лизал верхушку рожка и…
— Сколько стоит эта?
Седой длинноволосый старик — полубомж в потёртой серой куртке — бесформенной и мятой — поднял на подростка с мороженым глаза в красных прожилках. Отставил ополовиненную бутылку пива.
— Полтинник, — сказал он хрипло.
— Покупаю, — Гарав отложил потёртую книгу с надписью «Мир Толкиена. Энциклопедия.» на когда — то глянцевой обложке и полез в сумку на бедре.
* * *
…Она началась, когда Пашка устроился с ногами на диване и хотел приступить к изучению книги — а телевизором пощёлкал так, для проформы…
…Это была передача по каналу «Культура». Про какие — то древности, фальсификации, клады, находки… Вообще — то Пашка любил смотреть такие, потому и включил. Но сейчас — просто таращился в экран, не в силах заставить себя следить за действием.
— …временами подделки просто поражают своей детской наивностью, — говорил тем временем почтенный учёный муж, с иронией поглядывая на ведущего. — Это связано ещё и с доступностью информации широкой публике — каждый, нахватавшийся определённых — не знаний, нет! — сведений, считает, что может — в благих целях, разумеется — фальсифицировать историю. Вот например, — он вынул из папки перед собой металлическую пластину, — эта гравюра якобы найдена археологами — энтузиастами на Гебридских островах чуть ли не в слоях, соответствующих 30–40 тысячам лет до нашей эры, — учёный позволил себе посмеяться.
— А что тут не так? — радостно — тупо уточнил ведущий. Учёный вздохнул:
— Ну хотя бы просто то, что в те времена не умели обрабатывать металлы. Гравюра на золоте. Это первое. Второе — стиль изображения, такого мастерства человечество достигло веку к шестнадцатому, никак не ранее. Ну нелепость, откровенная нелепость, мало того, что наивно сделанная, ещё и наивно поданная…
— А что там изображено, — снова оживился ведущий, — думаю, нашим зрителям было бы всё — таки интересно, так сказать, познакомиться…
— Да ничего особенного, жанровая сценка, — учёный повернул пластину, — юноша и девушка у очага. Ещё одна нелепость, незнание истории костюма — тут смесь костюмов нескольких эпох и народов…
Пашка встал.
Камера дала «наезд».
И во весь экран мальчишка увидел вычеканенные на золоте линии. Сначала — просто линии. Но потом голова перестала кружиться — и штрихи сложились в картину.
Очаг. Огонь. Жарящаяся тушка какого — то животного.
Смеющаяся девушка — руки под передником.
Смеющийся парнишка с мечом на поясе и поднятой рукой — опирается на стену.
Парнишка с мастерски — чётко нарисованным лицом оруженосца Гарава.
Не сводя глаз с экрана, Пашка схватил книгу.
За окнами резко стемнело, порыв ветра согнул деревья — и хлынул дождь…
…— Под натиском Ангмара… — читал Пашка, — …пали два из трёх дунаданских владений: Рудаур… — Пашка сглотнул, — …около 1400 года Третьей эпохи, а Кардолан — в 1409 году, — он отложил книгу и повторил: — В 1409 году. Они все погибли?!
Он отбросил книгу ногой, как опасного живого зверя — с ненавистью, почти смешной для стороннего наблюдателя.
Зачем ОН так написал?!
Или… не написал — всего лишь записал?
Был этот мир или нет?! Может быть, всего лишь сон — сон туманного и тихого летнего утра?! Да, можно сказать себе так и убедить себя в этом… но как же быть с памятью?
Мальчишка отчаянно стиснул кулаками виски.
Тонкое лицо Эйнора — чёрные волосы, грустная улыбка, жест, которым он берётся за рукоять Бара. Глаза, в которых печаль, гордость и знание.
Фередир — его громкий смех, беспечные жесты, порывистая обидчивость и безоглядная отвага.
Их нет?!
Или… их не было?! Но он же помнит их, они были — и значит, их… нет?! Он ушёл сюда, а они — они погибли в последних сраженьях, погибли, уже, наверное, понимая: крушение всего, во что они верили — неизбежно…