Наконец он добрался до столовой и, войдя в нее, опустился в кресло.
Один или два авиатора посмотрели на него изумленно, однако восприняли появление этого инвалида в пижаме с таким же безразличием, с каким несколько дней назад они встретили одетых в форму парашютистов с Гаем во главе. Стараясь преодолеть шум все той же джазовой музыки, Гай крикнул одному из них:
– Эй, послушайте, я хочу написать письмо!
– Пишите. Меня это никоим образом не беспокоит.
– А есть здесь где-нибудь листок бумаги и перо?
– Я что-то нигде не вижу. А вы?
– А что ваши ребята делают, если им нужно написать письмо?
– Мой старик всегда учил меня: «Старайся никогда не излагать свои мысли письменно».
Авиаторы посматривали на Гая с некоторым изумлением. Одни из них выходили, на их место приходили другие.
Гай сидел и ждал. И не напрасно. По прошествии примерно часа в столовую прибыла группа парашютистов, на этот раз во главе с капитаном Фримантлом.
Фримантл уже дважды откладывал до утра принятие того или иного решения в связи с исчезновением Гая. Безоговорочно он теперь не соглашался ни с одной гипотезой де Саузы, однако атмосфера таинственности вокруг их событий и явлений сохранилась, и он был совершенно не подготовлен к тому, чтобы увидеть Гая во фланелевой пижаме, с половой щеткой в руке. Фримантл медленно, явно опасаясь чего-то, подошел к Гаю.
– Слава богу, что вы пришли, – сказал Гай с непривычной для Фримантла теплотой.
– Да, мне нужно обсудить кое-что с начальником аэродрома.
– Вы должны забрать меня отсюда.
Капитан Фримантл служил в армии уже более трех лет, и, поскольку все связанные с Гаем события были истолкованы в столь мрачном свете, его решение было быстрым и точным.
– Это не в моей компетенции. Вас должен выписать начальник медицинской службы.
– Там, где я нахожусь, нет никакого начальника. Там хозяйничает какой-то санитар.
– Он тоже не компетентен. Документ должен быть подписан начальником медицинской службы.
Одиннадцать «клиентов» пребывали в мрачном настроении. Испытанные ранее подъем и веселье уступили место страху. На этот последний прыжок они шли явно поневоле. Де Сауза, увидев Гая, приблизился к нему.
– Значит, вы живы и здоровы, «дядюшка», – сказал он.
Гай был для де Саузы как бы источником, из которого он черпал все свои выдумки, помогавшие коротать время. Теперь всему этому наступил конец. Де Сауза сейчас стремился как можно скорее закончить курс обучения и вернуться в Лондон, к ожидающей его подружке.
– Я просто сойду здесь с ума, Франк.
– Да, – согласился де Сауза, – я не удивлюсь, если это действительно произойдет.
– Капитан Фримантл уверяет, что предпринять что-нибудь в отношении меня он совершенно бессилен.
– Да, да. По-моему, он действительно не в состоянии. Ну ладно, очень рад, что вы живы и здоровы, «дядюшка». Кажется, нас уже приглашают в самолет.
– Франк, а ты помнишь Джамбо Троттера, там, в алебардийском казарменном городке?
– Нет. Не могу сказать, что помню его.
– Он, наверное, смог бы помочь мне. Послушай, позвони ему, пожалуйста, как только вернешься в школу. Просто расскажи ему, что со мной произошло и где я нахожусь. Я могу дать тебе номер его телефона.
– Но вернусь ли я еще – вот вопрос. И в настоящее время этот вопрос беспокоит меня больше всего. Мы подвергаем свою жизнь страшной опасности всякий раз, когда поднимаемся на этом проклятом самолете, или, вернее, всякий раз, когда спрыгиваем с него. Не исключено, что я окажусь на койке рядом с вашей, да еще без сознания. А возможно, и вовсе подохну. Младший инструктор знаете как сказал нам: «Если парашют не раскроется, вы при падении сами же выдавите себе могилу глубиной пять футов, и останется только взять лопаты да засыпать ее выдавленной землей». Я нет-нет да и напоминаю об этой возможности Джилпину.
– Франк, ну ты все-таки позвонишь Джамбо?
– Если останусь жив, «дядюшка», то обязательно позвоню.
Гай заковылял обратно к бараку, где была его койка.
– Ну как, снаружи, наверное, было холодновато? – спросил его все тот же молодой парень.
– Очень холодно, – ответил Гай.
– А я тут обыскался, думаю, кто это мог взять мою щетку.
Утомленный прогулкой. Гай снова лег на койку. Его нога в гипсе болела больше, чем когда бы то ни было после ушиба. Через некоторое время молодой парень принес ему чай.
– Взял вам в канцелярии командира эскадрильи кое-что почитать, – сказал он, подавая Гаю два до неузнаваемости потрепанных иллюстрированных журнала, которые, видимо, в соответствии с их весьма давним первоначальным предназначением все еще назывались «комиксы», но которые, судя по цене, было бы вернее назвать теперь «грошовые ужасы», ибо все иллюстрации были одинаково ужасающими.
Над бараком раздался рев совершающего посадку самолета.
– Это учебный самолет для прыжков с парашютом? – спросил Гай.
– Не знаю, я в этом не разбираюсь.
– Будь добр, выйди и узнай, пожалуйста, не получил ли кто-нибудь травмы.
– О, мне таких вещей никто не скажет. Я думаю, они и сами-то этого не знают. Летчики просто сбрасывают парашютистов и возвращаются на аэродром. А тела уже подбирают наземные команды.
Гай стал рассматривать комиксы командира эскадрильи.
Где бы ни появлялся де Сауза, он неизменно сеял необоснованное беспокойство и волнение.
Лишь немногие другие события могли бы вызвать сострадание Джамбо с такой силой, с какой оно было вызвано сообщением о том, что алебардист попал в руки военно-воздушных сил. Никто из знавших Джамбо недостаточно не подозревал в нем человека быстрых действий. В случае с делом Гая он моментально переменил обычный для себя спокойный аллюр и перешел с рыси на карьер. На машине из Лондона в Эссекс на максимальной скорости мчался не только сам Джамбо, но и ею шофер и денщик. Во второй машине, не отставая от первой, мчались начальник медицинской службы транзитного лагеря со своим денщиком, а позади них – еще одна машина – «скорая помощь» со всем своим экипажем. Были составлены и подписаны предоставляющие соответствующие права документы и соответствующий отпускной билет; в госпитале быстро собрали одежду Гая, а в учебном центре – его остальное имущество. Затем все в том же темпе из аэродромного пункта неотложной медицинской помощи забрали самого Гая и доставили его в Лондон. Он оказался в своей тихой комнате еще до того, как де Саузу, Джилпина и еще девять «клиентов» посадили в автобус и повезли в распределительный центр.
Утром следующего дня капитан Фримантл явился в кабинет начальника с намерением доложить ему о текущих секретных документах. Майор сидел за своим дубовым письменным столом, на отполированной поверхности которого, там, где обычно лежала раскрытая тетрадь, на страницы которой он записывал осенявшие его мысли, сейчас не было ничего, кроме китайского мопса. Людович тщетно пытался привлечь внимание песика, подталкивая к его мордочке или шарик для пинг-понга, или клубок ниток, или канцелярскую резинку.