– Майор, сэр. Он очень смешной.
– Смешной? – В теперь уже полностью освободившуюся от сна голову капитана Фримантла возвратились фантасмагорические воспоминания. – Почему же он смешной, Ардингли?
– Так точно, сэр. Он был смешной, а теперь у него еще маленькая собачонка.
– И что же, он стал от этого еще смешней?
– Видите ли, сэр, он как-то не похож на майора, когда возится с ней.
– Пожалуй, мне лучше пойти и взглянуть на него.
– Вы, наверное, скажете, что он просто влюблен в эту собачонку, – добавил Ардингли.
Капитан Фримантл прилег отдохнуть вечером не раздеваясь, теперь он снял ботинки, носки и мундир, надел свою повседневную форму и прошел по коридору в ту часть второго этажа, которую занимал майор Людович. Остановившись у двери, он услышал за ней звуки, такие же, какие издает крестьянка, кормящая кур, Фримантл постучал в дверь и вошел.
Пол в комнате Людовича был уставлен блюдцами с молоком, подливами, соусами, колбасным фаршем, печеньем, сосисками и другими предметами кулинарного искусства. В нескольких местах пища была нагло расплескана и разбросана; ничто из этого меню, видимо, не возбуждало аппетита китайского мопса, который, свернувшись в комочек, лежал на смятой бумаге под кроватью Людовича. Это был очень миленький песик с такими же выпуклыми глазами, как у самого Людовича. Людович стоял на четвереньках и произносил те самые звуки, которые Фримантл услышал еще в коридоре. Приподняв голову, Людович посмотрел на вошедшего заместителя. Лицо его выражало безудержное ликование и радость, на нем не было ни признаков усталости и обремененности делами, ни негодования по поводу вторжения. Он был охвачен желанием поделиться переполнявшим его сердце восторгом.
– Кор, – сказал он, – вы только взгляните на этого маленького субъекта. Ничего не берет из того, что я предлагаю ему. Я уж начал беспокоиться, не заболел ли он. Я даже хотел было позвать начальника медицинской службы. Но не успел я отвернуться и на секундочку, как он расправился с последним номером «Севайвэла». Что вы скажете о таком аппетите? – Затем, перейдя на слащавый и, как показалось Фримантлу, ужасный тон страстно влюбленного человека, Людович обратился к собачонке: – Что скажет мой заместитель, капитан Фримантл, если ты не будешь есть его жратву, а? Что скажет редактор, если ты ешь его умный журнал?
Гай между тем лежал на койке в какой-нибудь миле от Людовича и его любимого щенка. В Англии в те времена то в одном, то в другом месте создавались такие, по словам де Саузы, малоизвестные и малодоступные заведения, в которых по тем или иным причинам содержались те или иные виды вооруженных сил его королевского величества. Именно в такое заведение попал и Гай. На нем была не принадлежавшая ему фланелевая пижама; его нога была заключена в гипсовую повязку, и ему казалось, что эта конечность потеряла какую ты то ни было связь с остальным телом. Его оставили одного в бараке, где музыка гремела так оглушительно, что бушующий снаружи ветер был совершенно неслышим. Это был специальный аэродромный пункт неотложной медицинской помощи. Гай был доставлен сюда из госпиталя военно-воздушных сил на санитарной машине. Молодой госпитальный врач сообщил ему перед отправкой, что необходимости в каком-либо специальном лечении ноги нет. «Просто лежите и отдыхайте, – сказал он. – Через несколько недель мы еще раз заглянем к вам и, наверное, снимем гипсовую повязку. Вам будет там отлично».
Но Гаю вовсе не было отлично. Больных в палате больше не было. Единственным собеседником Гая, после того как ушли доставившие его на носилках санитары, оказался присевший на край койки молодой парень, который сразу же представился:
– Я Си-Оу [95] .
– Начальник? – спросил Гай без особого удивления.
– Отказывающийся от военной службы, – ответил парень.
Затем под шум джазовой музыки парень многоречиво, но довольно путано объяснил причины отказа. Это были не политические и не этические, а какие-то оккультные причины, неуловимым образом связанные с Великой Пирамидой.
– Я мог бы дать вам на время книгу об этом, но в ней этот вопрос изложен очень ограниченно.
В этом молодом человеке Гай не заметил ни признаков злого умысла, ни чего-нибудь такого, чем он мог бы расположить к себе. Гай попросил у него что-нибудь почитать.
– Однажды сюда приезжал какой-то тип из управления культурно-бытового обслуживания и привез несколько книг. Но, по-моему, кто-то просто-напросто порвал и выбросил их. Да и книги-то это были такие, что читать их никто не стал бы. А газет и журналов в военно-воздушных силах не выписывают. Тот, кто хочет узнать новости, слушает их здесь по радио.
– А вы не можете прекратить этот дьявольский шум?
– Какой шум?
– Да вот эту радиопередачу.
– О нет! Я не могу. Ее транслируют специально. По всему городку. К тому же это не радиопередача. Это проигрывают пластинки. Вы очень скоро привыкнете и не будете замечать этого шума.
– А где моя одежда?
Молодой парень неуверенно обвел взглядом палату.
– Тут ее, кажись, нет, правда ведь? Наверное, ее забыли захватить сюда. Вам придется спросить у Эдмина.
– А кто такой Эдмин?
– Какой-то тип, который бывает здесь раз в неделю.
– Послушайте, дружище, мне надо как-нибудь выбраться отсюда, – сказал Гай. – Сделайте одолжение, позвоните в парашютную школу и попросите капитана Фримантла. Скажите, чтобы он приехал сюда.
– Нет, я вряд ли смогу это сделать.
– Почему же, черт возьми?
– По телефону разрешается разговаривать только Эдмину. А какой номер в школе?
– Я не знаю.
– Ну вот видите.
– А можно увидеть этого Эдмина?
– Увидите, когда приедет.
Весь этот мучительный день Гай пролежал на койке, созерцая все детали гофрированной крыши постройки и слушая разносившуюся во всех направлениях оглушительную джазовую музыку. Молодой парень довольно часто приносил ему кружки с чаем и тарелки с несъедобным месивом. В медленном ходе бессонных часов второй ночи Гай твердо решил сбежать.
К ночи ветер утих. Его товарищи, подумал он, наверное, готовятся теперь к пятому прыжку с парашютом. Превозмогая боль, напрягая все силы и держась за спинки пустующих коек, он пробрался из одного угла палаты в другой, где стояла почти безволосая от долгого употребления половая щетка, которой, видимо, подметали пол. Пользуясь ею как костылем, Гай вышел из барака наружу. Он узнал окружающие здания; путь по асфальтированному грунту до офицерской столовой для здорового человека не составил бы никакого труда. Но именно теперь, впервые после своего неудачного приземления на парашюте, он почувствовал острейшую боль в травмированной ноге. Обливаясь, несмотря на прохладное ноябрьское утро, потом, он преодолел наконец пятьдесят трудных шагов до столовой. В алебардийском казарменном городке такой его подвиг, разумеется, не остался бы незамеченным. Здесь же никому до него не было никакого дела и никто не попытался ни остановить его, ни оказать ему помощи.