– Знаю, о чем вы говорите. Я как-то видела рекламу в одном журнале. «Юмкранч» – это то, что они едят на завтрак вместо каши.
– А для Феликса это годится? Он не взорвется?
– Ему понравится. А другое – это то, что они используют вместо лярда.
– Пожалуй, слишком жирно для собаки.
– Пожалуй. Думаю, что миссис Катберт будет очень благодарна, если вы отдадите это ей на кухню.
– Нет ничего, чего бы вы не знали.
– Кроме этого снадобья Трампера, как бишь его?
Вскоре мистер Краучбек попрощался, взял Феликса и выпустил его в темноту. Захватив банку «Бриско», он отнес ее хозяйке отеля в ее личную гостиную.
– Миссис Катберт, мне вот прислали это из Америки. Это лярд. Миссис Тиккеридж полагает, что он может пригодиться вам на кухне.
Она взяла банку и смущенно поблагодарила.
– Мистер Катберт хотел с вами поговорить о чем-то.
– Я к его услугам.
– Становится так трудно жить, – сказала миссис Катберт. – Сейчас я его позову.
Мистер Краучбек остался ждать в личной гостиной. Вскоре миссис Катберт вернулась одна.
– Он говорит, чтобы я сама поговорила с вами. Не знаю, с чего начать. Все эта война, и постановления, и офицер, который сегодня приходил. Он – начальник квартирьеров. Вы, конечно, понимаете, что это не относится лично к вам, мистер Краучбек. Мы всегда, как могли, старались вам угодить, делали для вас всякие исключения, не брали плату за питание собаки, не возражали, что вам присылают вино. Некоторые постояльцы не раз упрекали нас за то, что мы оказываем вам особое предпочтение.
– Я никогда не жаловался, – согласился мистер Краучбек. – Знаю, что вы делаете все, что можете, при данных обстоятельствах.
– Вот именно, при данных обстоятельствах.
– Я догадываюсь, что вы хотите мне сказать, миссис Катберт. Не надо слов. Если вы боитесь, что я покину вас теперь, когда вы переживаете трудное время, можете быть совершенно спокойны. Я знаю, что вы оба делаете все, что можете, и искренне вам благодарен.
– Спасибо, сэр. Дело не совсем в этом… Пусть лучше мистер Катберт сам поговорит с вами.
– Он может зайти ко мне в любое время. Только не теперь. Я сейчас буду укладывать Феликса спать. Спокойной ночи, надеюсь, эта банка пригодится вам.
– Спокойной ночи и спасибо вам, сэр.
На лестнице ему встретилась мисс Вейвесаур.
– О, мистер Краучбек. Я видела, как вы прошли в их личную гостиную. Все в порядке?
– Да, думаю, что так. Я отнес миссис Катберт банку лярда.
– И они ничего не говорили о том, что я вам рассказала?
– Катберты, кажется, озабочены ухудшением обслуживания. Думаю, мне удалось их успокоить. Трудное время для них, да и для всех нас. Спокойной ночи, мисс Вейвесаур.
Тем временем разговоры в «Беллами» неудержимо распространялись и дошли до верхов. В то самое утро некая важная персона, лежа в мягкой постели в глубоком убежище, проявляла кипучую деятельность, распределяя с помощью коротких записок задания на текущий день в сражающейся империи.
«Прошу сегодня же доложить мне на полулисте бумаги, почему бригадир Ритчи-Хук освобожден от командования бригадой».
А через двадцать четыре часа, почти минута в минуту, когда класс мистера Краучбека начал разбор забытого отрывка из Ливия, из той же горы подушек вышел указ:
«Премьер-министр – военному министру.
Я указывал, что ни один командир не подлежит наказанию за ошибки в выборе образа действий в отношении противника. Эта директива досадно и грубо нарушена в деле полковника, бывшего бригадира королевских алебардистов, Ритчи-Хука. Прошу заверить меня, что для этого доблестного, инициативного офицера будет подыскана подходящая должность, как только он будет признан годным для службы в действующей армии».
Грозную записку немедленно передали телефоны и телетайпы. Большие люди звонили менее значительным, а те передавали людям совсем незначительным. Где-то на низшей ступеньке служебной лестницы в текст было включено и имя Гая, ибо Ритчи-Хук, лежа в палате Миллбэнкского госпиталя, не забыл соучастника своего проступка. Бумаги с пометкой: «Для немедленного исполнения» – переходили сверху вниз, из корзин для входящих в корзины для исходящих, пока наконец не спустились до уровня моря – к начальнику штаба алебардийского казарменного городка.
– Старшина, у нас есть адрес местонахождения мистера Краучбека в отпуске?
– Мэтчет, отель «Морской берег», сэр.
– Тогда заготовьте ему предписание о явке в штаб особо опасных операций.
– А можно ли сообщить ему адрес, сэр?
– Нельзя. Это совершенно секретно.
– Так точно, сэр.
Через десять минут начальник штаба спохватился:
– Старшина, но, ведь если мы не дадим ему адреса, как он узнает, куда явиться?
– Так точно, сэр.
– Надо, видимо, запросить штаб особо опасных операций.
– Так точно, сэр.
– Но здесь сказано: «Для немедленного исполнения».
– Так точно, сэр.
Два совсем незначительных человека молча сидели в растерянности.
– «Я думаю, сэр, правильнее всего было бы послать предписание с офицером, – сказал наконец старшина.
– А есть ли у нас офицер, без которого можно обойтись?
– Есть один, сэр.
– Полковник Троттер?
– Так точно, сэр.
«Джамбо» [28] Троттер, как свидетельствовало его прозвище, был грузным мужчиной, пользовавшимся широкой известностью. Он вышел в отставку в чине полковника в 1936 году. Через час после объявления войны он вернулся в казарменный городок и с тех пор непрерывно пребывал там. Никто его не вызывал. Никто не задавался вопросом, зачем он здесь. По возрасту и чину к исполнению служебных обязанностей он был непригоден. Он дремал над газетами, топтался вокруг бильярдного стола, радовался шумным спорам младших офицеров на вечерах и регулярно посещал церковные церемонии. Время от времени он выражал желание «задать перцу фрицам». Но большей частью полковник спал. Именно его и потревожил Гай в бильярдной, когда был в казарменном городке последний раз.
Раз или два в неделю капитан-комендант в своей новой роли строгого начальника решался поговорить с Джамбо, по разговор так и не состоялся. Капитан-комендант когда-то служил под командованием Джамбо во Фландрии и проникся к нему глубоким уважением за его исключительное хладнокровие в самых опасных и тяжелых обстоятельствах. Он охотно дал согласие на прогулку старого вояки, предоставив ему все устроить самому.