Помню, во время моего пребывания в Лилипутии мне казалось, что нет в мире людей с таким прекрасным цветом лица, каким природа одарила эти крошечные создания...»

В общем, жутким историям там впоследствии не было конца. Один град чего стоил! Попав под градины величиной с теннисные мячи, он пролежал в постели десять дней.

Попал в зубы собаки... Хорошо, спаниэль был дрессированным – осторожно взял Гулливера в зубы и принес хозяину. Да еще вилял хвостом, чтоб его похвалили.

А каково было оказаться в лапах великанской обезьянки? Она, вскочив в окно, утащила Гулливера из дома (приняв его, конечно, за крохотного обезьяньего детеныша) и по водосточным трубам добралась до крыши соседнего дома. «Сотни людей сбежались во двор и глазели на обезьяну, усевшуюся на самом коньке крыши. Одной лапой она держала меня, как ребенка, а другой набивала мой рот яствами, которые вынимала из защечных мешков. Если я отказывался от этой пищи, она угощала меня тумаками. Стоявшая внизу челядь покатывалась со смеху, глядя на эту картину. Мне кажется, что этих людей нельзя очень осуждать за это. Зрелище бесспорно было очень забавным для всех, кроме меня».

Про все, что происходило с Гулливером в стране великанов, вы прочтете сами – и про то, как он покинул ее самым необыкновенным образом.

А когда вновь попал на английский корабль и приплыл домой – ему казалось, что он – великан, а вокруг него – лилипуты!

«Я с трудом узнавал знакомые места, и мне пришлось спрашивать дорогу к моему дому. Слуга отворил дверь. Переступая через порог, я низко нагнул голову (как гусь под воротами), чтобы не стукнуться о притолоку. Жена выбежала мне навстречу и хотела обнять меня. Но я склонился ниже ее колен, полагая, что иначе ей не дотянуться до моего лица. Дочь стала на колени, ожидая моего благословения. Но я так привык задирать голову, общаясь с великанами, что и не заметил ее. На слуг и двух или трех случившихся в доме друзей я смотрел сверху вниз, как смотрит великан на пигмеев. Я попенял жене, что она, видно, чересчур экономила, так как и она и дочь превратились в каких-то жалких заморышей. Словом, я вел себя так странно, что у моих близких зародилось подозрение, не сошел ли я с ума. Я упоминаю здесь только для того, чтобы показать, как велика сила привычки и предубеждения».

...Наверно, кто-то из вас невольно обратил внимание, каким прекрасным, богатым русским языком (значение слова «челядь» вы, надеюсь посмотрели по какому-нибудь словарю в вашем доме) излагается сочинение, написанное на английском языке начала XVIII века. Тот перевод Свифта, который я цитировала, сделал замечательный филолог Борис Михайлович Энгельгардт. Он скончался от голода во время ленинградской блокады.

4

А о том, как Гулливер побывал на летающем острове Лапута, как он попал в страну гуигнгнмов – разумных лошадей, которые сидят за трапезой в своих домах, не понимают, как люди могут врать, красть, воевать, убивать (то есть что может побудить или вынудить их к этому), имеют свой собственный язык, но в нем «нет слов для обозначения таких вещей, как власть, правительство, война, закон, наказание и тысяча других», – об этом, надеюсь, вы прочитаете сами.

Ведь просто нелепо вырасти, так и не прочитавши про необыкновенные путешествия Гулливера, про которые вот уже почти три века читает все просвещенное человечество.

Марка страны Гонделупы

1

А вот книжка, которую лучше бы прочесть лет до десяти. В крайнем случае – до двенадцати, не позже. А лучше всего – в шесть или семь лет. Потому что в книге Софьи Могилевской «Марка страны Гонделупы» рассказывается о последнем лете перед школой – а потом о всяких историях, случающихся с первоклассниками.

Первое издание этой книжки было подписано в печать 10 мая 1941 года. Это значит, что в книжных магазинах отпечатанный тираж появился месяца через полтора.. . Накануне 22 июня 1941 года или через несколько дней.

Что это был за день – вы должны бы уже знать. В ночь на 22 июня фашистская Германия напала на нашу страну. Бомбы упали во многих приграничных городах одновременно. И если книжку успели купить – она поехала вместе со своим маленьким владельцем и с его семьей в эвакуацию, далеко на восток, ближе к Уралу или за Урал... И там, далеко от родного дома, в тесноте незнакомой комнаты ваши ровесники читали про уютную домашнюю жизнь мальчика Петрика.

Петрик – это главный ее герой.

Первая глава книги называется «Петрик и Опанас». Мне в детстве очень нравилось ее начало. Ничего вроде особенного, но приятно и интересно читать. И сейчас перечитывала с удовольствием.

«Они враждовали целое лето и с каждым днем все сильнее ненавидели друг друга.

Встречаясь, они шипели, словно два старых гусака, и бросали друг на друга злобные взгляды. Открыто и тайно они учиняли друг другу большие и маленькие неприятности.

А началось как будто с пустяков.

В один прекрасный день Опанас, усевшись верхом на забор, разделяющий их садики, от нечего делать показал Петрику язык и запел на все лады:

– Петрушечка, свиндирюшечка! Петру-ушка, свиндирю-ушка! Петру-уха, свиндирю-уха...

Петрик обиделся. Он терпеть не мог таких шуток.

– Уходи с нашего забора! – сердито, краснея, крикнул он.

– Не уйду! – весело ответил Опанас. – Забор не ваш, а наш...

– Вот еще! – крикнул Петрик. – Наш, а не ваш...

– Не ваш, а наш! Не ваш, а наш! – завопил Опанас...»

Вот они как возникают, соседские распри-то! А ведь эти соседи только еще собираются поступать в первый класс.

Дело доходит уже и до камней. «Опанас взревел страшным голосом, и Петрик приготовился торжествовать победу.

Но не тут-то было.

Совершенно внезапно на заборе появился брат Опанаса, третьеклассник Остап, длинноногий верзила в полосатой майке.

Он уселся на перекладину и в упор посмотрел на Петрика.

У Петрика чуточку екнуло сердце. Оба кулака разжались и сами собой опустились вниз.

Однако от забора он не отступил».

А тут еще появились два обожающих Опанаса его младших брата-близнеца – Ивась и Михась. «Они с трудом вскарабкались на забор и, выпучив круглые глазки, уставились на Петрика.

Ну, этих-то, во всяком случае, можно было не бояться. Подумаешь, четырехлетние клопы!»

Но атмосфера сгущается. «...В ту же минуту еще два брата, Тарас и Андрий, как по команде оседлали забор, прочно усевшись верхом.

Ох! У Петрика подогнулись коленки.

И вдруг забор застонал и пошатнулся. Казалось, огромные столбы, врытые в землю, согнутся и лягут набок вместе с досками. На него взгромоздились два самых старших Опанасовых братца – Петро и Грицко.