– Конечно! Впереди столько всего хорошего!
Она вздохнула, на ее глаза набежала тень.
– Да я-то все больше назад смотрю. Так всегда бывает, когда стареешь.
– Ну, такое и с молодыми случается. Я часто вспоминаю о том, что было.
– Правда?
Она задумалась – наверное, размышляя о том, какая разница между тем, чтобы видеть прошлое и вспоминать о нем. Потом положила свою старую морщинистую руку мне на плечо и сказала:
– Я живу прошлым, Берта. Вот в чем дело.
Глаза у нее, несмотря на улыбку, были усталыми. А голос – печальным. Я накрыла ее ладонь своей и тихонько погладила. Мы прогулялись по тропинкам, мокрым после дождя. Рядом со мной Амалия казалась такой маленькой! Как нахохлившаяся птичка.
Вдруг она остановилась и чуть слышно прошептала:
– Знаешь, Берта…
Но тут же осеклась и устремила взгляд в небо – словно просила у него поддержки.
– Ты, кажется, удивилась, – продолжила она, – когда я сказала: слава богу, это ты, Берта! Удивилась?
– Может быть, а что?
– Это могла быть не ты, а кто-то другой…
Она пробормотала эти слова шепотом и теперь выжидательно смотрела на меня. Но я не знала, к чему она клонит, и не ответила. Тогда она взяла меня под руку, и мы пошли снова. Ее шаг стал торопливым, она буквально тащила меня за собой. И начала говорить – быстро, сбивчиво. Это было совсем на нее не похоже.
Зимой с ней произошло что-то очень странное. Это было перед Рождеством, в один из самых темных и холодных дней года. Молодежь еще не вернулась из Франции, и в замке было мрачно и пустынно.
Она запыхалась и на минуту замолкла. Потом сказала со вздохом:
– Я осталась совсем одна, а в одиночестве чего только не привидится. Но…
Она снова остановилась, перевела дыхание и, пристально посмотрев мне в глаза, сказала:
– Можно тебя кое о чем спросить?
– Пожалуйста.
– Тебе по ночам никто не попадался в саду? Кто-нибудь… незнакомый?
– Нет. Но я же здесь недавно.
– Это верно. И все-таки…
Она снова погрузилась в мысли, успокаивающе похлопывая меня по руке. Но на самом деле она успокаивала себя.
В тот день, рассказала она, с самого утра шел сильный снег. Он падал большими хлопьями и прекратился лишь к вечеру. Небо прояснилось, вышла луна. Около шести утра, когда Амалия проснулась, вся комната была залита лунным светом. Было так светло, что даже не пришлось зажигать лампу.
Как обычно, она подошла к окну и посмотрела вниз, на розовый сад. Деревья и кусты были покрыты снегом, как будто весь сад стоял в цвету. Амалия долго смотрела, не в силах отвести взгляд от такой красоты.
Вдруг она заметила тень на снегу. Сначала она решила, что ей это почудилось. Тень промелькнула и исчезла. Но потом вновь появилась и теперь медленно двигалась между деревьями, останавливаясь время от времени и оглядываясь вокруг. В ней было что-то неуловимо знакомое, она должна была принадлежать кому-то, кого Амалия знала очень хорошо. И тут она увидела, кто это.
Она заплакала. Сжала мою руку и прошептала:
– Это была Лидия, Берта… моя маленькая Лидия…
Зрение у Амалии всегда было неважное, и с годами не улучшилось. Но в ту ночь она видела все невероятно ясно. И ясней всего – Лидию, когда она наконец вышла из тени. Там, в розовом саду.
– И тогда я подумала, – шептала Амалия, – что, может быть, я увидела ее не глазами, а своим старым сердцем. Понимаешь, о чем я говорю?
Конечно, я прекрасно понимала. Когда глаза видят то, что волнует сердце, то сердце помогает глазам видеть. Так и должно быть.
Амалия поразмыслила над моими словами. Они ей понравились, и она кивнула.
– Да, Берта, так и есть. Но чтобы сердце помогало нам видеть, мы должны сильно любить. А уж как я любила мою Лидию! Господь помог мне, не иначе…
Она тяжело вздохнула и надолго замолчала. Мне даже показалось, что она забыла о моем присутствии. Но Амалия продолжала судорожно сжимать мою руку.
– А я-то верила, что она обрела вечный покой! Хотя самоубийцам он дается редко…
Она опустила голову и теперь продолжала говорить как бы сама с собой.
– Если мать Лидии не обрела покоя, я не удивлюсь. Душа у Клары всегда маялась. Но Лидия – ведь она была такой сильной. Это из-за Клары она лишила себя жизни. Ну да какая разница… Самоубийство – тяжкий грех. Но разве Лидия не искупила свои грехи при жизни? – продолжала вслух размышлять Амалия. – Ведь на ее долю выпало столько страданий. И при этом она всегда была такой хорошей, такой доброй…
И неужто Господь, наш отец милосердный, стал бы наказывать ее столь сурово? Он должен был понять, что Лидия лишила себя жизни из-за того, что считала, будто вредит своим детям. Она пожертвовала собой. Покойная мать постоянно следила за ней. Отнимала ее у детей, преследовала в снах. И сбила с пути.
Амалия замолчала, погрузившись в мысли. И вдруг повернулась ко мне с выражением муки в глазах.
– Ее тело так и не нашли, Берта…
Раньше Амалия думала, что это не имеет значения, но теперь начала сомневаться. Возможно, душа не находит покоя, если тело не похоронено в освященной земле?
Она с тревогой смотрела на меня. Я покачала головой и ответила, что этого не может быть. Как же тогда люди, которые жили до Христа? Они ведь тоже не лежат в освященной земле и, значит, должны всем скопом бродить по земле, как беспокойные души.
– Нет, это невозможно, – еще раз сказала я, пытаясь утешить Амалию.
Если бы вместо этого я могла рассказать ей, что Лидия жива! Что в ту зимнюю ночь по розовому саду бродило не привидение, а она сама. Но я должна была молчать.
Амалия шла рядом, кивая в такт собственным мыслям. Потом остановилась, изо всех сил сжала мою руку и прошептала:
– Это была Лидия, Берта. Я знаю. Это была Лидия…
Неудача с ключом явно обескуражила Софию. Она удалилась в свое имение и в замке больше не показывалась. Все радовались, хотя никто не сомневался, что это лишь временная передышка. Оставалось только гадать, что София предпримет в следующий раз.
– К сожалению, мы ничего не можем сделать, пока не узнаем, что ей нужно, – сказала Каролина. – Но ведь еще не поздно.
– В каком смысле?
– Нам просто нужно покопаться в этих комнатах.
Я вздрогнула. Неужели она всерьез?..
– Ты же знаешь, что Аксель держит ключ при себе.
– Знаю-знаю.
Она многозначительно улыбнулась, как бы напоминая: да будет тебе известно, для меня не существует закрытых дверей! Я могу войти в любую.