Зато именно мне поручили носить еду в комнату Каролины. Каждый день. Благодаря этому мы сблизились и лучше узнали друг друга. Как-то само собой получилось, что я стала ненадолго задерживаться у нее. Порой я брала книги и делала там уроки. С этого однажды и начались наши разговоры всерьез. Сначала она, как всегда, заинтересовалась моими книжками. Потом мы заговорили об учебе. Она ходила в школу лишь несколько лет, а в основном училась самостоятельно.
Каролину возмущало то, что в нашем городе была мужская гимназия, а для девочек – только школа. Значит, никто и не подумал о том, что девочки могут захотеть учиться дальше, в университете. Поэтому тем, кто захочет, придется поступать на полный пансион в Стокгольме или в каком-нибудь другом городе, где есть гимназия для девочек. Нельзя мириться с таким положением. Оно оскорбительно. Нужно объединиться с другими девочками из школы, выйти на улицу с протестами и добиться отмены этой несправедливости.
Интересно, как она себе это представляла? Ведь мне приходилось отчитываться за каждый сделанный шаг. И Каролина прекрасно знала мамино отношение к таким вещам. Если я вдруг начну заниматься агитацией в школе, мама сразу испугается, что меня отчислят, и запрет меня в комнате до тех пор, пока я не пообещаю раз и навсегда забыть эти глупости. Так рассуждают у нас дома, и не в моей власти что-нибудь изменить. Неужели Каролина этого не понимает?
Нет. По мнению Каролины, я просто труслива и слабохарактерна. Она допускала, что в нашей среде стать таким легко, но нельзя с этим мириться. Надо бороться. Многие росли в подобных условиях, и кое-кому, однако, хватило мужества все бросить и начать новую жизнь. Каролина могла назвать несколько имен. Например, Элин Вэгнер, написавшая «Нортулльскую компанию», выросла примерно в такой же семье, как я, но не побоялась порвать старые связи. Хоть это было и нелегко. Пришлось даже пойти против воли и убеждений отца и выдержать длительную борьбу, которая причинила ей немало страданий. Но Элин понимала, что цель достойна борьбы. Ведь речь шла о свободе и праве распоряжаться собственной жизнью.
Нужно же когда-то начинать!
Она воинственно смотрела на меня, но я молчала. Значит, я должна пойти против папы? Похоже на то. Но я никогда не видела от него ничего плохого. Он добрый. Кстати, Каролина знает это не хуже меня.
А насчет его убеждений? Что она имеет в виду? Скорее всего, никто из нас толком не знал, какие у папы убеждения. Он часто говорил о Сведенборге… Одно время я думала, что лучше узнаю отца, если прочту Сведенборга, но в его книгах я ничего не поняла.
Я услышала, что Каролина глубоко вздохнула: «Так много полезного можно сделать. А я только мечтаю…» Тут она, конечно, была права. Я тоже часто об этом думала. Ведь если даже деятельная Каролина корила себя за бесполезность, что же было говорить мне – в моей жизни уже столько всего так и осталось в мечтах.
Я взглянула на нее. Она лежала в постели совершенно неподвижно, но глаза ее блестели. И причиной тому, похоже, была не только высокая температура.
Тут мне вспомнились наши прежние горничные…
– Сага Каролина переоделась горничной и… – прошептала я, смеясь.
Прищурившись, она хитро улыбнулась в ответ и тоже прошептала:
– Фрекен Берта!
Я подскочила как ошпаренная:
– Ну все, мне пора идти.
– Извини… Я не хотела тебя обидеть.
Она вдруг посерьезнела. Знай она, что я расстроюсь, она бы никогда так не сказала. Это ведь была шутка.
– Да. Мое имя – неудачная шутка. Ты права. Я и сама это знаю.
Она села в постели и тихонько покачала головой, глядя на меня. Она долго так сидела, пока меня не начал разбирать смех.
– Ладно, я, конечно, дурочка, но ничего не могу с собой поделать: ненавижу это имя.
– Да тебе какое ни дай, ты все равно будешь его ненавидеть.
– Ну ты и сказала! Это почему же?
– Ты меня спрашиваешь? – Она пристально посмотрела на меня. – А ты знаешь, какое имя тебе подходит?
– Ты уже спрашивала. И я ответила «нет».
– Нет? А я думала, может, ты нашла что-нибудь подходящее. – Она снова опустилась на подушку и закрыла глаза.
– Между прочим, ты обещала подобрать мне имя, – сказала я. – Но ты, наверное, забыла?
Нет, она не забыла.
– Поверь, я думала над этим.
– Значит, так ничего и не придумала?
И да, и нет. Она все еще лежала с закрытыми глазами. Она держит на примете одно имя, но не уверена, подходит ли оно мне, так как еще не очень хорошо меня знает. Я вспомнила: она ведь с самого начала предупредила, что поиски имени могут затянуться до тех пор, пока она не узнает меня поближе. Я вздохнула:
– А ты думаешь, это когда-нибудь произойдет?
– Что именно?
– Что ты узнаешь меня поближе?
Каролина рывком приподнялась с подушек и протянула ко мне обе руки. Лицо ее сияло, и мне показалось, что она никогда не была такой красивой.
– Конечно, произойдет, – сказала она. – Ведь мы на верном пути. – Она показала рукой на край кровати. – Иди сюда. Не могу разговаривать, когда ты сидишь так далеко. Мне нужно прикасаться к людям, когда я с ними разговариваю.
Я осторожно присела на край кровати. И она снова улыбнулась, покачивая головой:
– Ах ты, трусишка…
– Не такая уж трусишка, как тебе кажется. Так о каком имени ты думала?
– Я ведь еще не решила. Не уверена, годится ли оно…
– Скажи, какое?
Она, улыбаясь, взглянула мне прямо в глаза и взяла за руку:
– Вильма.
– Вильма? Мне это ни о чем не говорит.
– Так-таки ни о чем? Подумай.
– Точно, нет. Оно ни плохое, ни хорошее. Просто никакое. Оно мне безразлично.
– Странно. – Каролина убрала руку.
– Я тебя огорчила?
– Нет. Вовсе нет! – Она отвернулась. – Просто немного удивила. Ты ведь так похожа на папу. А папу зовут Вильгельм. Поэтому тебя так и хочется назвать Вильгельминой, а коротко – Вильмой.
– Надо же, мне это никогда в голову не приходило.
– Да, ты об этом не думала.
Она снова облокотилась на подушку и закрыла глаза. Во время нашего разговора об именах она смотрела вниз и не поднимала на меня глаз. Лежа совершенно неподвижно, она проговорила, словно про себя, что если бы это был ее папа, она бы подумала о его имени.
Я не знала, что ей ответить. Разговор принимал странный оборот. Каролина явно устала, по глазам было видно, что у нее высокая температура. Мне лучше уйти. Она лежала молча и не смотрела на меня. Я встала с кровати.
И вдруг она прошептала:
– Нет, пожалуй, Вильма тебе не подходит…