Первые недели Эдвин почти не разговаривал с нами, только кланялся, когда приходил и когда уходил, очень низко и очень вежливо. Так ему велела Флора. Получая в следующий раз корзину с провизией, она спросила: «Ну как, он хорошо кланяется? А то будет иметь дело со мной – он меня знает». Но Эдвин никогда не забывал кланяться.
Раньше мы не раз обсуждали, как помочь школьникам, которые голодают, но тогда Свея была против. Ее пугали вши и прочие паразиты, однако малыш Эдвин заставил ее забыть все страхи. Она сразу взяла его под свое крыло: следила за его одеждой, сидела рядом с ним, пока он ел, штопала, шила и вязала для него. И говорила, говорила, хотя в ответ раздавалось только довольное чавканье.
Теперь у Свеи появилось много новых забот. Она постоянно была занята: собирала для Эдвина и перешивала старую негодную одежду. И хотя шила она неважно, но так старалась, что вещи в конце концов получались добротными. Свея распустила старые свитера и связала варежки и носки, шапку с шарфом и большую толстую кофту для своего питомца. Иногда, если до конца перемены оставалось время, Эдвин помогал ей распускать старые свитера: он тянул за нитку и улыбался – это занятие ему очень нравилось.
Постоянно возникали новые дела. И Свея, которая всегда жаловалась, что у нее для себя совсем не остается времени, находила его сколько угодно для малыша Эдвина.
Иногда Свея устраивала ему банные дни. Сначала он, кажется, немного побаивался, потом смирился с этой процедурой, как и со всем остальным, и даже улыбался, когда Свея разрешала ему брызгаться водой и мыльной пеной. Случалось, после купания она приходила насквозь мокрая, смеющаяся и довольная. Интересно, что бы она сказала, обрызгай ее кто-нибудь другой. Пожалуй, никто из нас на такое бы не отважился. Когда Эдвин уходил, Свея всегда совала ему леденцы и лакомства для других детей.
Мы удивлялись, глядя на то, как изменилась Свея за столь короткое время. Она стала человечнее. С нами она никогда не вела себя так спокойно и непринужденно, как с Эдвином. Почему?
Голова ее постоянно была занята Эдвином. Поэтому интерес Свеи к делам остальных несколько поубавился, что было совсем неплохо. Она ослабила бдительность и обходилась с Каролиной вполне дружелюбно.
А вот мать Эдвина, Флору с озера Осет, Свея не любила за неряшливость. Хотя при мальчике она, конечно, никогда не показывала этого, чтобы не заставлять его страдать за грехи матери.
«У Свеи доброе сердце!» – сказала однажды Каролина, и Свея это услышала. Она покраснела, возмутилась и стала так отнекиваться, как будто иметь доброе сердце стыдно. Вовсе нет! Это просто благотворительность. Нельзя же сидеть сложа руки, когда в стране такая нищета. Нужно как-то помогать беднякам.
Слово «благотворительность» не сходило с языка Свеи. В ее понимании бедность была неизбежным злом, которое нельзя искоренить. Она должна существовать, чтобы богатые занимались благотворительностью и таким образом обеспечивали себе место в раю. Правда, неясно, как могли попасть на небо бедняки. Невинным младенцам, понятно, вход туда был открыт, а взрослые, большинство из которых закоснели в грехах, к сожалению, вряд ли могли на это надеяться. Особенно, конечно, мужчины, которым, по словам Свеи, вообще доверять нельзя (она имела в виду бедняков, которые не могут обеспечить свои семьи; на богатых, как известно, Свея смотрела иначе).
Малыша Эдвина, разумеется, ожидало царство небесное, об этом уж Свея позаботится. Даже если он, на свое несчастье, вырастет в большого сильного мужчину. Прежде Свея относилась к маленьким мальчикам гораздо сдержаннее – чего можно ждать от бедняжки, которому суждено стать мужчиной?
Правда, пока в малыше Эдвине было очень мало мужского, а раз так – пройдет, наверное, немало времени, прежде чем ему будет грозить хоть сколько-нибудь серьезная опасность. Зачем переживать заранее? Свея старалась не думать о том, что может случиться тогда. Жила сегодняшним днем, а сегодня самое главное – внушить малышу Эдвину чуть-чуть уверенности в себе. Над этим Свея и работала не покладая рук.
Постепенно он хоть и не перестал дичиться, но уже меньше боялся нас. Он так и не преодолел свою робость, но осмелел настолько, что не отводил глаз и отвечал, когда к нему обращались, а иногда даже слабо улыбался.
Надя и Эдвин были почти ровесники. В это было трудно поверить. И хотя я привыкла считать Надю малышкой, рядом с Эдвином она казалась почти взрослым человеком. Это она-то, такая миниатюрная.
Казалось, что Эдвин, его брат и сестра скроены по другой мерке, чем мы. И потому отличаются от нас ростом. Папа утверждал, что это результат недоедания.
Наде очень хотелось, чтобы Эдвин догнал ее в росте, поэтому она тайком пичкала его печеньем. Когда это обнаружилось, Свея была недовольна: Эдвину нужна совсем другая еда. Она забывала, что сама каждый день посылала его брату и сестре леденцы и другие сладости. Надя напомнила ей об этом, и Свея не нашлась что возразить. Однако попросила Эдвина не есть печенья. Теперь, когда Надя угощала его, он с серьезным видом мотал головой. Соблазнить его не удавалось. Он был послушным ребенком и иначе вести себя не мог. Флора постоянно твердила ему, что послушание – единственное спасение для детей бедняков.
Это было по меньшей мере странно, потому что сама Флора вовсе не отличалась смирением. Она не лезла за словом в карман. Но у детей и взрослых разные правила. Похоже, так было всегда.
Надя давно просилась обедать в кухне вместе с Эдвином, и наконец ей это разрешили. К тому времени Эдвин намного меньше стеснялся. И все прошло замечательно.
Нелепость этого состояла в том, что еда в кухне воспринималась нами как нечто обидное. Мы ели там только в наказание за плохое поведение во время обеда, пролитое молоко или еще что-нибудь в том же роде. Тогда нас отсылали в кухню, где мы должны были сидеть и мучиться угрызениями совести, как в школе, где провинившихся ставят в угол. Было обидно за горничных – к ним на кухню отправляли как в ссылку. Но для них-то кухня была местом ежедневной работы! Правда, они вряд ли обижались. А мама с папой об этом просто не задумывались. Иначе они никогда бы так не поступили – мои родители были очень щепетильны.
Эдвин сначала растерялся, когда Надя впервые оказалась напротив него за кухонным столом. Он удивленно смотрел на нее, но Надя уплетала суп за обе щеки и так непринужденно болтала, что он скоро освоился. К тому же рядом была Свея.
Перемена была довольно длинной, и Надя успевала еще поиграть с Эдвином. Она притаскивала в кухню игрушки, но мальчик боялся до них даже дотрагиваться. Лишь только Надя протягивала ему что-нибудь, Эдвин испуганно отступал. Он с интересом рассматривал все, что Надя ему показывала, но свои кулачки упрямо держал в карманах или крепко сцеплял руки за спиной. Может быть, он получил строгий наказ от Флоры – смотреть, но ничего не трогать.
Обычно дети играли около кухонного стола. Надя сидела на полу, Эдвин стоял. Было забавно наблюдать, как он все дальше и дальше пятился под стол. Скатерть свешивалась низко, и наконец он совсем скрывался под ней. Эдвин сидел там на корточках, чувствуя себя под скатертью в безопасности, и время от времени, как птенец, высовывая свою коротко стриженную голову, наблюдал за Надей. У нее были маленькие куклы, которые надевались на пальцы, и она часто разыгрывала перед ним представления. Тогда он забывал все на свете, глаза его округлялись, он слегка приоткрывал рот и бесшумно двигал губами; его маленькие кулачки появлялись из карманов брюк. Он размахивал ими, путаясь в бахроме скатерти. Случалось даже, малыш громко смеялся, увлекаясь игрой.