– Собственно, меня интересовали как раз связи вашего мужа. Внебрачные, – добавил Таганов. – Что вы знали?
– Все, – сказала Алена. – Каждая его интрижка была мне известна – когда увлекся новой дамочкой, сколько ночей с ней провел, сколько денег на нее потратил.
– Вы пытались… – Саша поискал нужное слово, – бороться?
– Бороться? – хохотнула Алена. – С чем бороться? С его жаждой приключений? Да вы что? Это все равно, что бороться с ветряными мельницами. Меня еще в школе учили, что подобные подвиги не только заканчиваются неудачей, но и выглядят довольно глупо. Нет, я не пыталась бороться.
– Почему же вы тогда… э-э-э… проявляли интерес?
– Ревновала, вот и все, – пожала плечами Алена. – Любая жена ревнует, какой бы дурой она ни была. Или умной. Зависит от ситуации.
– Последние полгода… – сказал Саша, поблескивая своими темными глазами, – с кем встречался ваш муж вне дома последние полгода?
– Вы хотите знать обо всех его любовницах?
– Да. Если можно.
– Можно, отчего ж нельзя. Примерно с января он бегал за Мариной Борзовой, племянницей своего босса. Дурак тоже! Девчонке-то лет двадцать. Она сделала ему ручкой, как только он показал все, на что способен. Наверное, с ее стороны это был чисто спортивный интерес. После Марины наступил небольшой промежу-ток, а месяца два назад появилась эта женщина, Виктория. Мне жаль ее. Она красивая и молодая. Не думайте, что я строю из себя.
– Я не думаю.
– Они вроде бы непьяные были. И забыли про кофе. Глупость какая-то.
– Действительно, очень досадно, – поддакнул Саша, не желая рассказывать жене Воробьева о своих подозрениях.
Милиция сказала ей – несчастный случай, пусть будет так. Сотрудники, которые вели наружное наблюдение за домом в Тушине, оказались абсолютно бесполезными. Они не запоминали людей, входящих и выходящих из подъезда, потому что караулили влюбленных, а вовсе не поджидали их убийцу.
– А кто-нибудь еще, кроме Виктории? – спросил Саша. – По нашим сведениям, у него был кто-то еще.
– Вторая любовница? – Алена уставилась на детектива округлившимися глазами. – По-моему, это слишком даже для такого неваляшки, как мой муж.
– Неваляшки? – Саша по достоинству оценил ее сравнение, но тем не менее продолжал настаивать. – Вторая женщина появилась совсем недавно. Она очень интересует нас. Может быть, вы знаете хоть что-то? Какая-то мелочь не показалась вам странной? Телефонный звонок? Купленный не для вас подарок? Что угодно.
Алена запрокинула голову и выпустила в потолок струю дыма. Дым завис у нее над головой кучевым облаком.
– Черт его знает… – пробормотала она. – Вторая любовница! Ничего себе.
– А как вы узнали про Викторию? Хотя бы ее имя?
– Да я не знала ее имени. Это меня сегодня просветили на этот счет. Что я обычно знала о женщинах Игоря? Блондинка или брюнетка, какими духами пользуется, любит ли драгоценности. Ну, сами понимаете, удел жен – это мелочи. Интуиция, запахи, изменения распорядка дня мужа, срочные совещания, так называемые выезды в провинцию, открытие новых филиалов…
– То есть ничего конкретного?
– Если вы спрашиваете, не знакомил ли он меня со своими девочками, представляя их как коллег или двоюродных племянниц, то – нет. Не знакомил. Редко, когда мне удавалось засечь какую-нибудь из них на приемах и днях рождения общих знакомых, куда Игорь не мог прийти без меня.
– А жены его коллег? Вы поддерживали с ними отношения? Может быть, они что-то знают?
– Змеи! – сказала Алена. – Они знают столько же, сколько я, иначе давно уже распустили бы языки. В этом ведь есть своя прелесть – осчастливить какую-нибудь из себе подобных пикантной подробностью из жизни ее благоверного.
Саша разочарованно вздохнул. Судя по всему, Алена не даст ему никакой подсказки. Хотя она и расположена поговорить.
– Впрочем, знаете что? Буквально несколько дней назад Игорь приволок на шашлыки своих приятелей. Пока я возилась с мясом и делала салат, они пили пиво на террасе. Я слышала, о чем они говорили.
– О чем же? – оживился Саша.
– О женщинах. Приятели его говорили о своих особых пристрастиях, и мой муж тоже сказал кое-что интересное. Он сказал, что в последнее время стал обращать внимание на высоких женщин. Высокие и пугают, и завораживают, сказал он.
– Может быть, он имел в виду вас? – предположил Таганов. – Вы высокая.
Алена поглядела на него с жалостью:
– Меня он стал бы обсуждать только со своей родней. И то со стороны недостатков, а не достоинств. Вы женаты?
– Нет, – смутился Саша.
– Понятно.
* * *
Стас прогоревал весь вечер и большую часть ночи. «Видит бог, я не хотел избавляться от жены таким образом», – думал он. Когда подкрался рассвет и за окном все стало одинаково серым, Стас рухнул на тахту, раскинув руки, и провалился в черноту. Через несколько часов, очнувшись от глубокого сна, он поплелся на кухню и воткнул телефонный шнур в розетку. Тот сразу же зазвонил.
– Стас? – спросила трубка голосом Таганова.
Таганов сообщил, что накануне был у жены Воробьева.
– Если Воробьев и имел вторую любовницу, – сказал он, – то она была высокого роста. Это все, что мне удалось узнать. Но я рад, что съездил. У меня появилось новое понимание ситуации. Знаешь, от жен подозреваемых много пользы. Особенно от тех, кому благоверные изменяют внаглую. Такие женщины не боятся поговорить с посторонним человеком, они как бы проверяют на нем свою позицию.
Стас почему-то тут же подумал о жене Захара Горянского. Этот тип изменял жене именно внаглую. «Надо с ней повидаться, – решил он. – Надо заставить себя». После смерти Вики он как-то сразу устал от бесконечной череды свидетелей, разговоров, расспросов. Но некий невидимый фокусник продолжал вытаскивать их из своей волшебной шляпы, и Стас каждый раз оказывался лицом к лицу с новым человеком.
Жена Горянского оказалась миниатюрной блондинкой с ножками Золушки и лицом, на котором навечно прописалось невинное выражение. Дополняли облик стрижка «паж» и бледно-голубые глаза с длинными ресницами. «Она будет ими хлопать», – с тоской подумал Стас. Он на стенку лез, когда женщины изображали бедных маленьких овечек, таких беспомощных в этом жестоком мире, таких беззащитных…
– Вы хотите, чтобы я скрыла от мужа наш с вами разговор? – спросила сорокапятилетняя куколка и, словно повинуясь внутреннему голосу Стаса, подняла и опустила ресницы.
– Если вас это не ранит, – слащавым голосом проговорил он.
Ее звали Людой, Людмилой, что, конечно, было слишком официально для такой кошечки. Представляясь, она мурлыкнула: «Милочка», и Стас в ответ чуть было не сказал: «Стасик».