На следующий день носочник Никлаус Барбезен, начальник сегодняшнего караула, ввел в комнату высокого монаха с надвинутым на глаза капюшоном, из-под которого была видна лишь длинная рыжая борода.
– Что вы хотите? – нетерпеливо спросил Готье. – Кого вы с собой привели?
Оскорбленный носочник посмотрел на юношу с нескрываемым отвращением.
– Святого монаха-августина, брата Жана, прибывшего из Колони, где он долго молился перед реликвией Трех Королей. По пути в монастырь он узнал, что госпожа де Бразен остановилась в нашем прекрасном городе. Он говорит, что раньше был ее духовником и что…
– Госпожа Катрин не желает никого видеть! Она вчера отслушала мессу.
– Но мне сказали, что она давно не исповедовалась, – прервал его незнакомец с сильным фламандским акцентом. – Вы можете узнать у нее, не захочет ли она ненадолго встретиться с братом Жаном? Если она откажется, я уйду и буду довольствоваться молитвой о ней в нашей часовне.
Монах приготовился ждать и встал у картины, изображающей золотого ангела кисти Яна ван Эйка, висевшей над сервантом.
Что-то в нем насторожило Готье, он сам не мог понять, что именно. Может быть, эта свободная манера созерцать картину, сложив руки за спиной и раскачиваясь из стороны в сторону, или, может быть, то, что эти руки были слишком холеными для бедного монаха в обтрепанной и залатанной одежде.
Не возражая, он постучался в комнату Катрин и вошел. Она встала, но была бледнее обычного. Ее прекрасная нежная кожа из золотистой стала сероватой, на ней проступили голубые вены. Под большими фиалковыми глазами темнели круги: казалось, что она в маске. Белый балахон скрывал одновременно ее худобу и выступающий живот.
При появлении Готье она не повернула головы, когда же он объявил о посетителе, она лишь прошептала:
– Я никого не хочу видеть.
– Но этот монах говорит, что был раньше вашим духовником…
– Какая глупость! У меня никогда не было постоянного духовника. Это просто обманщик.
– Он также говорит, что был вашим другом и что…
Грустно усмехнувшись, она пожала плечами:
– Друг? Здесь?! Кроме несчастного ван Эйка, я не вижу…
– Вы не слишком хорошо выполняете поручения, мой юный друг, – упрекнул юношу неожиданно появившийся монах. – Я попросил спросить у госпожи Катрин, не изволит ли она принять некоего господина, которого она звала своим братом Жаном.
Вдруг его голос стал заметно тише, а сильный фламандский акцент совершенно исчез.
– Послушайте, Катрин! – прошептал он. – Вы раньше часто так меня называли. Посмотрите на меня хорошенько и представьте меня без этой глупой бороды. Представьте меня не в этих грязных лохмотьях, а в золоте и шелках, с гербом нашего доброго герцога Филиппа, вышитым на моей груди.
Глаза Катрин расширились от изумления, обрадованный Готье увидел, как в них загорелись отблески радости.
– Вы? – выдохнула она. – Вы, да еще в таком одеянии? Я сплю?
– Да нет же, это действительно я!
Он подошел к Катрин и церемонно поклонился.
– Может ли мне быть оказана милость поцеловать эту прекрасную ручку? Моя дорогая, хотя я и испугался, увидев вас – от вас остались кожа да кости, – но вы по-прежнему восхитительны. Как хороша ваша улыбка!
Улыбка действительно была похожа на улыбку ребенка, очарованного появлением доброй феи. Готье, о котором она тотчас забыла, был чуть ли не шокирован.
Он пробурчал:
– Может, вы все-таки объясните? Кто этот чудак?
Монах на него обиженно посмотрел:
– Мне кажется, я мог бы задать встречный вопрос: кто этот грубиян?
– Сейчас я вас представлю, – сказала Катрин. – Но сначала, мой дорогой Готье, скажите, где Беранже?
Молодой человек показал на потолок:
– На чердаке. Он сказал, что хочет осмотреть сточные трубы. Подите разберитесь, зачем! Вы хотите, чтобы я позвал его?
– Да. Попросите его спуститься и подождать в зале, чтобы никто из прислуги не приблизился к этой комнате. Я хочу остаться одна с… моим духовником… Это не кто иной, как мой старый друг Жан Лефебр де Сен-Реми, король бургундского оружия, непререкаемый судья элегантности при герцогском дворе, тот, кто при европейских дворах известен под именем Золотое Руно. Мой дорогой Жан, я надеюсь, вы простите моего конюха Готье де Шазея за несдержанные речи? Он молод и глубоко предан мне.
Мужчины церемонно раскланялись, и Готье вышел, чтобы исполнить приказания Катрин. Графиня повернулась к Сен-Реми.
– Теперь, друг мой, сядьте в это кресло рядом со мной. Я буду смотреть на вас, а вы расскажете мне, что привело вас сюда. Я сразу догадалась, что вас послало провидение.
– На самом деле – это герцог. Когда он узнал, что эти босяки посмели сделать из вас пленницу, он страшно разъярился. Кроме того, он не понимал, почему вы очутились в Брюгге, почему вы так внезапно покинули дворец в Лилле.
Катрин рассказала о том, что произошло наутро после королевской ночи. Она также не утаила причину своего путешествия в Брюгге вслед за ван Эйком и то, чем закончилось ее так называемое поклонение святым мощам.
– Я боюсь, что явилась причиной смерти этой несчастной женщины, согласившейся помочь мне, – пожаловалась она в заключение. – Местные жители, уверенные, что я беременна от монсеньора, убили ее, чтобы она не смогла мне помочь.
Сен-Реми с беспокойством оглядел Катрин.
– Я здесь для того, чтобы вызволить вас отсюда, пока ваше положение не станет невыносимым.
Он рассказал ей о том, о чем Готье узнал из уст ван де Валя: о непримиримой позиции герцога по отношению к требованиям его подданных в Брюгге и Генте. Герцог категорически отказался менять свое решение, даже узнав о заточении Катрин.
– Он страшно беспокоится о вас, моя дорогая, но клянется, что не может действовать иначе. Горожане уже давно насмехаются над ним, и, если он не хочет, чтобы его государства рассыпались, словно песчаный замок, он не поддастся на шантаж.
– Он послал вас, чтобы передать мне это?
– Не только. Я должен организовать ваш побег.
– Но почему именно вы? Бургундский двор кишит шпионами, секретными агентами, сеньорами, полностью преданными своему господину и не такими известными, как король оружия Золотое Руно.
Сен-Реми вытянул ноги, с отвращением разглядывая пыльные ступни в сандалиях из грубой кожи, и скрестил руки на груди.
– Причина достаточно проста: я сам попросился приехать.
– Но почему?
– Тут две причины: первое – это то, что наставник монастыря августинцев мой кузен. Он ни в чем не может мне отказать. И второе: я хотел вас увидеть и убедиться, что вы по-прежнему прекрасны. Я убедился. Теперь же, – резко прервал он себя, чтобы окончательно не расчувствоваться, – надо подумать о бегстве. Прежде всего возьмите это и спрячьте, оно мешает мне и делает мой живот похожим на живот нотариуса.