Ночь прошла без происшествий, если не считать пожара недалеко от церкви Нотр-Дам. Днем все было спокойно. Городскую тишину нарушали лишь бой часов на дозорной башне да перезвон церковных колоколов. Беранже напрасно ожидал появления лодки.
– Наверное, завтра, – вздохнул он, – необходимо, чтобы это случилось завтра. – Он не знал, почему эта мысль пришла ему в голову. Скорее всего его тревожила эта зловещая тишина, установившаяся в городе. Это было затишье перед бурей.
– Можно подумать, что город затаил дыхание, – угадал его мысли Готье.
Город сдерживал его еще всю ночь, которая оказалась самой спокойной за последнее время, но утром 18-го, как юноши и предвидели, произошел взрыв. Едва рассвело, как на дозорной башне ударили в набат. Узники стояли возле окна, наблюдая, как разъяренные толпы мастеровых, неизвестно откуда появившиеся, заполнили улицы.
Горожане размахивали оружием, выкрикивали давний девиз мятежей: «Вставайте, вставайте, нас предали!»
– Посмотрите! Лодка! Она приближается! – радостно прошептал Беранже.
Действительно, к противоположному берегу причалил рыбак. В плоском суденышке без труда можно было рассмотреть на дне гарпун и большую сеть. Рыбак был одет в холщовую рубашку, голубой льняной берет, натянутый до бровей. Высокий худой мужчина с бородкой и большими светлыми усами был Сен-Реми. С ловкостью, которую Катрин не ожидала от элегантного кавалера, он поставил лодку между двумя другими, надежно привязал ее и уселся, словно раздумывая над чем-то или ожидая кого-то. Через некоторое время, делая вид, что задумался, он покинул лодку, взобрался на причал и слился с орущей толпой, как раз проходящей мимо.
– Он сошел с ума! – вздохнула Катрин. – Если кто-нибудь узнает его сегодня, ему не спастись.
– Скорее он смельчак, – поправил ее Готье. – К тому же вы сами, госпожа Катрин, в тот раз его не узнали.
– В любом случае, – со светящимися от радости глазами заключил Беранже, – этой ночью мы вырвемся из нашей тюрьмы.
– Возможно, чтобы оказаться в другой, – вздохнула Катрин. – Нам придется, разумеется, некоторое время оставаться в монастыре, прежде чем мы сможем выехать из города.
Никогда еще день не казался таким длинным. Бесконечно тянулось время, а обстановка в городе все больше накалялась. К вечеру шум в городе не утих, и, когда Катрин задала вопрос о происходящем в городе начальнику караула, кожевенных дел мастеру, тот ответил:
– Сегодня народ вершит правосудие! Над ним достаточно поиздевались. Пришло время заставить Филиппа бояться! – с победным блеском в глазах воскликнул он.
– Правосудие – над кем?
– Над теми, кто нами управляет и нас предает! Можете больше не ждать визитов бургомистра Варсенара, его и его брата сегодня казнили. Негодяй! Он прекрасно знал, что этим кончится: его нашли в гронвурде, притащили на Рыночную площадь и удавили.
– Но что он вам сделал? – в ужасе воскликнула молодая женщина, не в силах сдержаться. – До сих пор он, как мне кажется, защищал ваши интересы?
– Как бы не так! Он вступил в сделку с этим проклятым герцогом Бургундским, стремящимся уморить нас голодом. Мы узнали, что Филипп разрешил жителям Леклюза разгружать шотландский уголь, шведский и датский лес. Раньше мы одни занимались этой разгрузкой. Варсенар находился у герцога, когда тот принял это милое решение. Нам надоели эти люди, которые улыбаются в лицо и предают за спиной.
– А Луи ван де Валя вы тоже удавили?
– Не бойтесь, он еще жив. Вы сами в этом убедитесь, когда он придет за вами с палачом, чтобы отвести на Рыночную площадь. Это случится довольно скоро, если ваш дружок Филипп будет и дальше дурачить жителей Брюгге. На вашем месте этой ночью я бы молился дольше обычного.
Он сплюнул чуть ли не на ноги Катрин, развернулся и вышел, напевая застольную песенку.
Трое узников с тревогой переглянулись.
– В любом случае, – сказал Беранже, – нас это больше не касается. Этой ночью мы убежим. Лишь бы нам это удалось. Вместо спокойной темной ночи нас ожидает пьяная гульба вооруженных факелами разбойников. Кто знает, не придет ли им в голову мысль расправиться с нами до назначенного часа.
– Тогда мы погибнем все вместе, – спокойно заключил Готье.
И действительно, кровавое дневное празднество постепенно превращалось в вакханалию. Когда наступила ночь, скорее красная, чем черная из-за скопления факелов на Гранд-Пляс, все громче раздавались пение, смех, призывы к казни.
Притихшие и испуганные пленники съели немного хлеба и холодного мяса. Ни камердинер, ни служанки не вернулись. Внизу пили, пели и произносили громкие тосты стражники. К голосам караульных примешивались женские крики.
Около одиннадцати часов Готье постучал в комнату Катрин. Она в одежде лежала на кровати. Увидев его, она встала, привязала к поясу своего темного платья кошелек и кинжал, натянула черный балахон и, открыв дверь, присоединилась к юношам.
Готье со свечой, прикрывая ее пламя рукой, шел впереди. Беглецы направились к лестнице, ведущей на верхний этаж и чердак.
Дом с закрытыми ставнями был похож на огромную черную печь, было очень душно. Внизу продолжалась оргия, но постепенно пение и крики затихали, так как ее участники, видимо, по очереди засыпали.
Войдя на чердак, Готье поставил свечу на пол, открыл створку слухового окна и выглянул на улицу.
– Стража на месте? – выдохнул Беранже.
– Я вижу только двоих. Остальных скрывает листва. Факелы хорошо освещают фасад дома, но не настолько, чтобы можно было разглядеть сток.
– Ты видишь лодку?
– Нет.
Пробило одиннадцать часов. Готье в темноте нащупал руку Катрин и сжал ее.
– Смелее, госпожа Катрин! Скоро все закончится. Главное, не бойтесь. Находясь на стоке, повернитесь к крыше и не смотрите вниз. Я пойду впереди, чтобы помочь вам, а Беранже будет замыкающим.
Юноша быстро выскользнул наружу и встал на карниз. Одной рукой он держался за лепнину, украшающую окно, а другую протянул Катрин.
– Вы думаете, я пролезу? – с тревогой прошептала она. – Мне кажется, я так растолстела.
Но она без труда выбралась и прижалась бедрами, животом и грудью к скату крыши. За ней следом вылез Беранже и тоже припал к крыше.
Сердце Катрин бешено билось от страха. Холодный ветер с моря с запахом гари пробирал до костей, не спасало даже монашеское платье.
– Нас никто не видит, – прошептал Готье. – Все в порядке. Теперь нам надо потихоньку продвигаться. Госпожа Катрин, не бойтесь, я вас держу.
Он рукой обхватил ее расплывшийся стан. Шаг за шагом они стали продвигаться по узкому желобу. Над головой на черном небе проносились облака. Все слабее становился свет от факелов стражников. Самым трудным участком оказался угол дома, но Готье, рискуя упасть сам, постарался скрыть зияющую пустоту, в глубине которой сверкала вода. Теперь со стока пришлось перейти на карниз. Скат крыши сменился отвесной вертикальной стеной.