Алита, которому вонь досаждала куда сильнее, чем любому из людей, зажал нос передними лапами, причем с такой силой, что тот едва не скрылся под верхней губой.
– Что это, кот? – Симна тревожно вглядывался во тьму, поглотившую корабль.
– Не знаю. Что-то гниет, разлагается, но что именно, сказать не могу.
Северянин обернулся к долговязому пастуху, который смотрел куда-то вдаль.
– Что думаешь, Этиоль? Ты как пастух должен быть хорошо знаком со всеми видами зловония. Есть какие-нибудь идеи?
Эхомба не откликнулся.
– Этиоль? – вновь позвал Симна и, шагнув вперед, взял товарища под руку.
– Что? – вдруг встрепенулся Эхомба. Он посмотрел на Симну, несколько раз моргнул и ответил: – Прости, дружище. Да, я знаю, что это такое.
– Тогда скажи нам, – потребовал Алита. – Я не знаком с морскими запахами, но мне известно, что такое буря, а здесь творится что-то непонятное, с чем мне никогда не приходилось сталкиваться.
Пастух сжал губы.
– Потому что это не буря.
Кот и северянин обменялись взглядами.
– Но тучи, Этиоль? – спросил Симна. – Темные облака обычно всегда предвещают бурю, а на море – шторм.
– Это не облака, – также кратко и малопонятно объяснил Эхомба. – Наш корабль заглатывает нечто неведомое.
Подобный ответ пришелся явно не по вкусу ни Симне, ни коту. Особенно Симне не понравилось употребленное только что слово «заглатывает».
– Если это не шторм, то что же?
Эхомба опять помедлил с ответом. Вскинув голову, он высматривал что-то вверху, как человек, стоящий на дне глубокого колодца, отчаянно ловит солнечный луч. Услышав обрывки разговора, некоторые моряки оставили свои места и подошли ближе, внимательно глядя на долговязого чужестранца.
– Это «что-то» уже давно преследует меня, копит силы. Впервые я с ним встретился в ту ночь, когда помог людям деревьев разгромить напавших на них слельвов.
Симна с недоумением взглянул на товарища, потом удивленно спросил:
– Кого?
– Это случилось, дружище, еще до нашей встречи. В тот день, когда нам удалось одолеть Тлен, ты тоже мог видеть это существо. Оно кружило где-то неподалеку, когда мы победили Дюнауэйка. Его присутствие я ощущал и на земле квиппов, особенно возле Стены.
Пастух помолчал, некоторое время вглядывался в низкое темное небо, затем продолжил:
– С самого первого момента, когда я оказался в окружении народа деревьев, оно идет за мной. Должно быть, выбирает удобный момент.
– Удобный момент? – Симна тоже уставился в небо, пытаясь узреть в клочьях разорванных, стремительно бегущих облаков это самое «что-то», сумевшее надежно прикрыться мраком, вонью и завесой страха. – Удобный момент для чего?
Вид у Эхомбы был до такой степени грустный и серьезный, что даже северянин подтянулся, перестал иронизировать.
– Чтобы проглотить, – ответил пастух.
Эти слова вызвали в воображении Симны еще менее приятные чувства, чем использованный глагол «заглатывать».
– То есть это «что-то» пытается нагнать нас и съесть?
– Уже, – грустно откликнулся Эхомба.
– Что уже? – не понял Симна. С невозмутимым спокойствием пастух продолжал изучать подступившую со всех сторон тьму.
– Мы уже внутри него. Но оно еще не заглотило нас. Оно должно сделать паузу, прежде чем начать заглатывать.
– Хой, раз ты так говоришь, значит, так оно и есть. Спорить не буду, брат.
Широко раскрытыми глазами, в которых не было ни тени страха, воин с севера по-новому взглянул вокруг себя. Изменилось ли что-нибудь с тех пор, как тьма опустилась на корабль? Да, все вокруг стало черным-черно, словно они оказались внутри куска угля. И это давящее ощущение, измазавшее людей с ног до головы, подобно маслу, оно тоже было в новинку, как и вся атмосфера, вдруг потерявшая незримость, неощутимость и вместо того вдруг пропитавшаяся смрадом разложения, превратившаяся в липкую, весомую массу… Все это действительно изменилось, но чего ждать дальше?
Один из моряков ударил по языку мрака, протянувшемуся к нему и попытавшемуся обхватить предплечье.
Это движение на несколько секунд разогнало тьму; обрывки сгустившегося мрака повисли над палубой и начали медленно оттягиваться в сторону. Между тем тьма сгущалась и бесконечной ночью ложилась на корабль, грозя окутать и задушить всех на борту. Моряки отчаянно принялись очищать вокруг себя пространство, ругань и проклятия заполнили палубу, но с каждым ударом по пропитанному ужасом воздуху становилось ясно, что так от черноты не отбиться, как не отбиться от облака, от тени. И эта тень с каждой минутой становилась все сильнее и сильнее.
И все более жадной до живой плоти…
Симна отчаянно отбивался от прикосновений тьмы – впечатление было такое, словно на него напал незримый великан. По времени это было позднее утро, однако ни единый солнечный лучик не мог пробиться в мрачную утробу, их поглотившую. Алита пытался перекусить длинные толстые отростки темноты, которые, извиваясь, подтягивались к нему со всех сторон. Он то и дело ревел, лязгал зубами, а стая чудовищных змей становилась все гуще. Они нападали со всех сторон, перестраивались, кое-где утолщались, где-то становились тоньше. С каждой минутой сил у них прибывало. Тень все яснее ощущала свое могущество.
– Что же это?! – воскликнул Симна. Он, как и другие члены команды, отчаянно пытался счистить с себя налипавшую на тело невесомую грязь. – Ради Гидана, скажи, что это за пакость?!
– Эромакади. – Эхомба по-прежнему стоял не двигаясь, не обращая внимания на пальцы тьмы, касавшиеся его ушей, тыкающих в глаза. – Пожиратели света! Они поглощают свет вокруг нас, так же, впрочем, как и тот свет, что исходит из нас. Свет жизни.
– Из нас? – Это подал голос Алита, по примеру людей ведущий безнадежную борьбу с чем-то жутким, не обладающим плотью. Кот по-прежнему пытался укусить мрак, оторвать и уничтожить его отростки, но все было напрасно.
– Они посягают на наши мысли, души, на тот способ, с помощью которого мы утверждаем свое существование в этом призрачном и светоносном мире. Жизнь есть свет, Алита, и эромакади не могут встать у него на пути. Иногда они ослабевают и тогда прячутся в закоулках мрака; иногда, поднакопив силенок, выползают из своих укрытий. Эромакади – причина всех несчастий, обрушивающихся на людей. Их союзники чума, война, слепой фанатизм и невежество. Крошечного эромакади привлечет зловещая презрительная ухмылка; эромакади покрупнее прилетит на бандитское нападение; большой и сильный эромакади явится на ложь политика. Наш эромакади – особенно мощный.
Многое из слов товарища казалось Симне бессмыслицей, какой-то невнятной философской дребеденью. Но что бы это ни было, липкая мрачная мразь вокруг ощущалась вполне реально. Прежде северянин почти никогда не испытывал страха, потому что все его страхи, как правило, обретали физическую форму и могли быть поражены мечом. Теперь навалилось что-то странное. Как, помилуйте небеса, сражаться с воздухом!