– Мадж!
– Успокойся, милашка. – Он оглянулся на Виджи. – Старина Джон-Том знает, када его приятель шутит. Вперед, костлявое видение больного ока, я тебя провожу.
– И я, и я!
Малышка, испробовавшая Джон-Тома на зуб, увязалась следом. Мадж ласково взъерошил шерсть у нее на затылке.
– Это Застава. Воображает себя заградительным постом семьи.
– Она всегда ограждает ее, пытаясь урвать клок мяса из пешего незнакомца?
– Обычно, – с преувеличенным весельем ответил Мадж. – Она тебе понравится. Они все тебе понравятся. Не успеешь оглянуться, как они будут звать тебя дядюшкой.
Заметив манипуляции одного из своих непоседливых отпрысков, выдр заорал:
– Эй, Ломаджин, поставь сейчас же, или я сброшу тебя в ручей!
Они вместе разогнали выдрят, и Мадж с интересом пригляделся к мешкам.
– Что это у тебя? Хлам из твоего мира?
– Да, сокровища. Но мне стоило бы поторопиться с их показом, пока твои отпрыски не растащили все, что плохо привязано.
– Чтоб мои детишки стащили?!
– А почему бы и нет? Ведь у их наставника самые прыткие пальцы в этом мире.
Мадж воздел одну лапу к небу, а вторую прижал к груди.
– Да чтоб я стал кухонной золой, ежели када учил плоть от плоти своей брать, что им не принадлежит! – И извиняющимся тоном добавил:
– Клянусь, приятель, не учил. Они сами собой до этого дошли.
С помощью выдра Джон-Том закинул тяжелый груз за плечи. Ну, теперь недалеко – всего лишь долгая прогулка до Западной опушки.
– Если за это отвечает какой-нибудь ген, то в твоем потомстве он, несомненно, проявился.
Мадж нахмурился и неуверенно почесал затылок.
– Чтой-то я не припоминаю в своем роду никаких Ген. Ничего, они вырастут будь здоров – мать оказывает на них благотворное влияние. – Он обернулся к дочери:
– Милашка, будь добра, дай папочке любимую дорожную шляпу.
Застава пулей влетела в дом и через мгновение появилась на пороге, держа красную фетровую шляпу, увенчанную двумя длинными перьями – желтым и белым. Мадж аккуратно пристроил ее между ушей.
– А что стало с зеленой?
– А что стало с твоим лицом? – Мадж кивнул на спутанную бороду. – Время уносит все, даже зеленые шляпы.
Тропа от берега свернула снова в лес.
– А все ж я ее не выбросил, – помолчав, продолжил Мадж. – Валяется где-то в комоде – вроде как в память об наших совместных странствиях.
Там что ни пятнышко – то история.
– Выходит, я вернулся лишь затем, чтобы обнаружить этакого столпа общества, отягощенного семьей и гражданским долгом. Мадж, чем ты живешь теперь?
– Ты уже спрашивал об этом. Я отвечу так же – живу вот. Я гляжу, дуара еще с тобой.
На правом плече Джон-Тома висел знакомый инструмент с двойным набором струн, сияя и сверкая, как в тот день, когда умелые руки Кувира Кулба возродили его.
Лак, которым покрыл его кинкаджу, защищал дуару не хуже брони.
– Угу. Давал там и тут небольшие концерты. Жизнь бродячего менестреля со временем становится второй натурой.
Вдали замаячила знакомая роща. За время его отсутствия тут изменилось немногое. Вековые расширенные пространственно дубы выглядели, как прежде. Цветов стало больше – явно дело рук Талеи. С нависающей над дверью Клотагорба ветви донесся знакомый вопль: Сорбл поприветствовал их и скрылся в верхнем окне, чтобы сообщить радостную весть чародею.
Все внимание Джон-Тома сосредоточилось на соседнем дереве, каждый изгиб, каждый лист которого прочно отпечатался в его памяти. Мадж заметил его взгляд и подал знак своему шумному выводку умолкнуть.
Малыши были достаточно понятливы, чтобы сообразить, насколько важен для взрослых этот миг.
Дверь распахнулась. На пороге показалась Талея, ставшая чуточку старше и чуточку красивее. Она хлопотала по дому, и ее рыжие волосы были скрыты под косынкой, а талия повязана большим рабочим фартуком.
Даже ветер утих, чтобы не нарушать эту картину.
Джон-Том медленно опустил поклажу на землю.
– Привет, Талея.
Она выронила метлу, ответив ему долгим взглядом.
– Джон-Том…
И медленно пошла навстречу, а он, застыв на месте, пристально вглядывался в каждую ее черточку, каждый волосок. И тут она пнула его в голень – ту самую, с которой сняла пробу Застава. Джон-Том завопил.
– "Привет, Талея. Привет, Талея"! И больше тебе нечего сказать после многолетней отлучки, ты, пустоголовый сукин сын?! Столько лет!
Ни письма, ни единой вшивой открытки!
– Но, Талея, радость моя, между мирами нет почтовой связи!
Она наступала, а он, как мог, отскакивал на здоровой ноге.
– Только не выдумывай своих заумных чаропевческих оправданий!
Столько лет я ждала тебя, столько лет надеялась, что ты все же вернешься и я смогу высказать, как сердита, что ты ушел без меня.
Четверо выдрят чинно сидели неподалеку, старательно усваивая этот неожиданный урок взрослости. Мадж стоял рядом, мысленно подсчитывая круги, пока Талея гонялась за извиняющимся Джон-Томом вокруг дерева.
– Смарите внимательно, можа это вас чему-нибудь да научит, – внушал папаша потомству. – Люди вечно откалывают что-нибудь эдакое. Так они выражают свои чувства после долгой разлуки. Люди – как часы, их всегда надо заводить. Скоро у этой парочки завод кончится. Тада их охватит любовь, и они упадут друг другу в объятия.
И действительно, Талея вскоре запыхалась. Джон-Том дал ей выпустить пар и, будто следуя совету Маджа, прижал к себе. У нее хватило сил лишь на то, чтобы слабо молотить кулачками ему в грудь. Но вскоре удары сменились контактами совсем иного рода.
– Теперь дама плачет, – задумчиво сказала Застава. – Он делает ей больно?
– Нет. Они просто показывают друг другу любовь, – пояснил Мадж.
– Человеки чокнутые, – сказал Царапка, один из двух сыновей.
– Абсолютно. Все люди чокнутые, а эти двое пуще других. Зато они бывают смешными. Дадим им еще пару минут потискаться, а потом глянем, что там мой старый друг принес из своего мира, а?
Но до того, как это произошло, явился Клотагорб. Старый чародей двигался чуточку медленнее и чуточку суетливее, чем до ухода Джон-Тома, но его мудрый взор не упускал ничего.
– Хорошо, что ты снова с нами, мальчик мой. Я всегда чувствовал – с той самой поры, как ты объявился среди нас и мы разделались с Броненосным народом, – что твое место здесь. Зайдем в дом, на солнце жарковато.
Все зашли в Древо Клотагорба. Выдрята демонстрировали чудеса благовоспитанности, и Маджу приходилось лишь раз в две минуты шлепать одного или другого, чтобы не высовывались. Джон-Том сидел в своем любимом кресле, прихлебывая селесассовый чай, а Талея притулилась рядом на полу. Сорбл подавал угощение.