— Паскуда!
Однако, в отличие от ночных криков, процеженному Гончаром ругательству не хватало ярости. Эмоции ушли, лидер смирился с предательством Испанки, нашел ей замену и ругался больше для порядка, чтобы подчиненные не подумали, что ему плевать на бегущих с корабля крыс.
Остатки маленькой армии расположились вокруг стола. Проказа, с независимым видом поправляющая пилочкой ногти, и по обыкновению хмурый Оружейник. У ног старика лежал грустный Серафим.
— Наша белобрысая знакомая решила, что Травник расплатился с ее долгом. — Гончар жестко усмехнулся. — Придется при случае объяснить ей, что она ошибается.
Оружейник безразлично пожал плечами. Мол, тебе надо, ты и разбирайся. Проказа же зевнула и протянула:
— Я ее никогда не любила.
— Надеюсь, ты никого не хотела удивить? — осведомился Оружейник.
— Можно подумать, ты кого-нибудь любишь, кроме своей псины!
Серафим зарычал.
— Справляться будем сами, — с нажимом произнес Гончар, пресекая зарождающийся скандал. — Я полагаю, все решится в течение ближайших часов.
Лежащий на столе телефон подал голос. Гончар бросил взгляд на экран и улыбнулся: звонил Собиратель Тайн.
* * *
— Мельницу переносили уже при мне, — рассказывал идущий рядом с Волковым Шипилов. — В обстановке строжайшей секретности, разумеется. Разбирали и собирали ее десять офицеров. Вручную. Работа заняла две недели.
— А Механикус?
— Он руководил.
Очкарик весело посмотрел на полковника:
— Пытаюсь поставить себя на твое место, и, извини, не получается. На дворе двадцать первый век. Вы спускаетесь под землю и приступаете к разборке водяной мельницы. Вручную. И ты рассказываешь мне об этом так, словно речь идет о какой-то обыденности.
— Мы не собиратели тайн, — улыбнулся Андрей. — И не депутаты какие-нибудь. Мы — офицеры. Мы получили приказ от непосредственного начальника и выполнили его.
Волков лишь крякнул.
— Механикус что-нибудь говорил?
— Да нет. — Шипилов помолчал, раздумывая, стоит ли откровенничать с Федором. — Он нормальный мужик. Не чванливый, не заносчивый. И знает много… Бывало, на перекурах такие байки травил, что мы рты раскрывали.
— Какие байки? — немедленно уточнил Очкарик. Но развивать эту тему Андрей не стал.
— Главной проблемой оказался выбор нового месторасположения. Механикус наотрез отказался перемещать мельницу за пределы Москвы или выставлять ее под открытое небо. Мы, в свою очередь, хотели убрать ее подальше от Кремля. Сам понимаешь, перед нашей организацией стоят свои задачи, и периодические разборки искусников нас не радуют. Одним словом, спорили долго. Потом мне рассказали, что Механикусу предлагали перенести мельницу на территорию режимного объекта. Выстроить для нее ангар на охраняемой территории и оставить вдали от посторонних глаз. Но он отказался, настаивал на центре города и в конце концов сломал наших. Место подобрал неплохое, но повозиться строителям пришлось изрядно. Они выкопали небольшой канал, отводящий воду из Москвы-реки, а для того, чтобы обеспечить течение, установили специальный двигатель…
— Неужели Механикус так много пообещал? — удивился Волков, ошеломленный масштабом проделанных работ.
Трудно поверить, что в наши дни коллеги Шипилова умудрились провести такое строительство в центре Москвы.
— Вполне возможно, что наверху есть обязанные ему искусники, — усмехнулся Андрей.
— Черт! — Об этом Волков не подумал.
— Вот мы и пришли. — Шипилов распахнул дверь и выпустил Федора на залитую солнечным светом улицу. — Дорогу запомнил?
— Да.
— В таком случае… — Андрей хотел сказать: «увидимся», но передумал и в последний раз предупредил: — Тебя мои ребята знают, тебя они не тронут. Но чтобы я мог на сто процентов гарантировать тебе безопасность, пожалуйста, держись подальше от искусников, не перекрывай нам зоны и… и падай на землю сразу же, как только начнется стрельба. Не геройствуй.
— Если бы я любил геройствовать, служил бы в другой структуре.
— Увидимся, — кивнул Шипилов, закрывая дверь. Скрипнул повернувшийся замок — второй ключ от него лежал в кармане Очкарика, донеслись едва слышные шаги — Андрей ушел готовиться к появлению Гончара.
Волков же закурил сигарету, отошел к краю тротуара, задрал голову и посмотрел на дом, из подвала которого только что вышел. На большой серый дом, стоящий на улице Серафимовича.
Говорят, что порядочного человека можно легко узнать по тому, как неуклюже он делает подлости. А еще бытует мнение, что подставить кого-либо не так уж и трудно.
Действительно, много ли требуется ума, чтобы совершить подлость? Совсем чуть-чуть. Главное в этом деле — соответствующий склад характера. Или насущная необходимость. Или выгода. Или страх.
Но в любом случае нормальные люди предателей презирают.
И правильно делают. Грязь прилипчива, не заметишь пятнышка, завтра вымажешься с ног до головы.
Однако если отвлечься от эмоций и морали, если посмотреть на обстоятельства холодно, отстраненно, то легко прийти к выводу, что подставить человека не так просто, как кажется на первый взгляд.
Нетрудно привести в ловушку дураков, но это и нечасто требуется. Дураки редко становятся опасными врагами, редко играют в сложные игры. Дураки прут напролом, и расставить им ловушку способен даже первоклассник.
А чтобы подставить умных людей, приходится ломать голову. Ведь обязательный и необходимый элемент любого предательства — доверие. Человек должен повернуться к тебе спиной, пойти за тобой, послушать тебя. Предать близких, знающих тебя с детства людей не составляет никакого труда, а вот заставить довериться тебе совершенно посторонних — совсем другое дело.
Тут нужен ум. Актерское мастерство. Знание психологии.
Предатель должен вести себя как обычно, но не переиграть. Внимательно следить за реакцией жертв, но не подавать виду. Держаться спокойно и уверенно, зная, что вот сейчас раздадутся выстрелы и пули полетят в его сторону.
И если принято говорить, что рисковые ребята ходят по лезвию ножа, то предатель — танцует на его кончике.
— Ты уверен, что мельница здесь? — поинтересовался Гончар.
— Да, — коротко отозвался Федор.
— Откуда?
Они шли по неширокому подвальному коридору, освещенному желтым светом лампочек. Стены выкрашены в зеленый цвет, над головами проложены трубы, по которым журчит вода, и этот звук слегка разбавляет тягостное чувство, что появляется почти у каждого спускающегося под землю человека.