– Память?
– Зачем тебе чужая память, Мартин? – Пандора удивленно приподняла брови. – Новые программы. Я предлагаю наполнить твою «искру» качествами, которые ты не стал развивать. Или изначально атрофированными. Например, не так давно я добавила человеку храбрости, избавив от необходимости постоянно дрожать от страха.
– Скопировала ему чужую «искру»?
– Невозможно скопировать, можно только перенести. Взять два компьютера и собрать из них один, модернизированный. Это операция, а не терапия.
– Что будет со вторым компьютером?
– Он погибнет.
– Убийство?
– Тебя смущает?
– Нет.
«Если бы тебя смущала такая мелочь, милый Мартин, ты бы никогда не попал в сферу интересов моего Царства».
– Собственно, речь идет о похищении, – легко произнесла Пандора. – Потом же твой донор просто сойдет с ума. Как говорится: с кем не бывает.
– Я же сказал, что убийство меня не смущает!
Сейчас Издерас переживал непростой момент. Мартин явно ожидал от ведьмы совсем иного предложения, чего-нибудь более понятного, и теперь лихорадочно обдумывал ситуацию.
– Не каждому выпадает шанс кардинально измениться.
– Мне не нужна чужая храбрость!
Пандора покинула кресло, грациозно склонилась, поднимая с ковра трусики, и небрежно продолжила:
– Я знаю, что тебе не нужна чужая храбрость, Мартин, но ведь на витрине не только она. Есть много других качеств. – Издерас безучастно наблюдал за тем, как белая ткань медленно поднимается по бедрам женщины. – Если ты не позвонишь сегодня, я улечу и больше мы никогда не встретимся.
– Сколько у меня времени? – хрипло спросил Мартин.
– До девяти вечера.
* * *
«Пойми, студент: учебный фильм – твой первый шаг в ординатуру!»
– Сам придумал? – кисло осведомился Терентьев.
– Это первая строчка моей поэмы, – со скромной гордостью ответил Карбид. И не дожидаясь просьбы, приступил к декламации:
Пойми, студент, учебный фильм – твой первый шаг в ординатуру,
Когда погаснет в зале свет, запустит Арчибальд бандуру,
И на экране оживут учебников воспоминанья,
Увидишь ты, как извлекут из тела гнойники страданья…
– Символизмом попахивает, – перебил завхоз малоземельского поэта. – Не мое.
Ясень поперхнулся.
– Какой неожиданный термин вы употребили, Федор Славсталинович, – с неподдельным изумлением произнес Герман.
– Я еще и не такие слова знаю.
– Теперь не сомневаюсь.
– А надо было всегда не сомневаться. – Терентьев поковырял трещинку на стене, в безуспешной попытке отколупнуть кусок штукатурки, после чего слегка нахмурился, подошел к двери и прислушался: – Разве кинозал еще не прикрыли?
Карбид выразительно посмотрел на Виктора, и тот вступил в разговор:
– С чего бы вдруг, Федор Славсталинович?
– Так ведь в главном корпусе есть новый зал. Современная аппаратура и все дела… Я сам покупал.
Злые языки утверждали, что на сэкономленные на современной аппаратуре средства Терентьев прикупил себе новый плазменный телевизор. Но ведь на то они и злые.
Что отвечать завхозу, Ясень не знал, и Герману пришлось идти на выручку:
– Аскольд Артурович Арчибальд, как вы, конечно, помните, Федор Славсталинович, имеет две должности: киномеханик и директор киноархива больницы. Аскольд Артурович собрал уникальную коллекцию учебных фильмов, но на новом проекторе их показывать нельзя – формат не тот.
– Нужно их, эта… – Терентьев наморщил лоб, но справился: – Оцифровать их нужно, как британскую энциклопедию. А кинозал твой прикрыть к чертовой матери. Опять же: штатную единицу сэкономим.
– Цифровать наш архив никак нельзя – исчезнет учебный дух.
– От кинопленки?
– Ага, – серьезно подтвердил Герман. – Если студент будет изучать наши фильмы, вставляя диск в DVD-проигрыватель, он воспримет их как рядовые голливудские ужастики. А нам нужно, чтобы студенты четко понимали, что имеют дело с документальным кино.
– Зачем?
– Потому что мы врачей готовим, а не кинозрителей.
– Ладно, насколько я знаю, старик с тобой согласен… – Терентьев извлек из папки лист бумаги: – Кресла, пленки, проектор… Надо оборудование проверить.
– Там сейчас занятие.
– Студенты?
– Ага.
– Я тихо, – пообещал завхоз. – Коробки у вас по-прежнему сзади свалены?
– Разложены, – поправил Терентьева Карбид.
– Как посмотреть.
– Кстати, о посмотреть… Когда станете оборудование проверять, Федор Славсталинович, на экран не смотрите, договорились?
– Почему еще?
– Наши учебные фильмы очень реалистичны.
– Сынок, – благодушно улыбнулся Терентьев. – Ты знаешь, в какой армии я служил до увольнения в запас? В сороковой. – Это было правдой. – Вопросы есть? Я там такого навидался – на сто учебных фильмов хватит.
– Я предупредил, – хладнокровно произнес Герман и достал сигарету. – Жду здесь.
– В помещениях больницы курить запрещено.
– Это для вас.
– Ага. – Завхоз отпустил еще одну ироничную улыбку и скрылся в кинозале.
Карбид раскурил две сигареты и прислонился спиной к стене.
– Пять, четыре, три, два…
Зажимающий рот Терентьев выскочил в коридор за мгновение до того, как Герман произнес «один». Лицо красное от натуги. Маленькие глазки выпучены настолько, насколько дозволялось природой и даже чуть больше. Взгляд ищет место, куда…
Карбид ногой придвинул завхозу пластиковое ведро, Терентьев согнулся и торопливо избавился от недавно съеденного завтрака.
– Если я правильно понял, проектор на месте.
– Коробки пересчитать не успел, – отозвался завхоз, с благодарностью принимая у Германа сигарету. Надо отдать должное – в себя Терентьев пришел довольно быстро: сказалась полученная в сороковой армии закалка. Он глубоко затянулся, выпустил дым, после чего спросил: – Как студенты это смотрят?
– Они знают, где ведра.
– И часто бегают?
– В первый месяц они не бегают, а берут ведра с собой. Потом втягиваются.
– Документальное кино, да?
– Именно.
* * *
– Павлик, милый, я так рада тебя видеть!
Она влетела в кабинет адвоката, хотя секретарша получила от Розгина строжайший приказ отвести посетительницу в переговорную, наполнила помещение резким запахом дорогих духов и щебечущим голосом. Мария Крестовская. По обыкновению красивая, привлекательная и… лживая.