Литовец делал странные движения руками, как будто пытался плыть, мотал головой и пробовал подняться. В монокуляр Иван хорошо рассмотрел обрезанные уши и располосованную ножами спину.
— Кожу снимали.
— Что? — не расслышал Лукин.
— Кожу со спины ему сняли, да уши обрезали. А так — жив ещё. — Маляренко искоса наблюдал за реакцией Игоря.
«Молодец!»
Парень не стал устраивать истерики и бесноваться с пеной у рта, а лишь немного побледнел и крепко сжал челюсти. На щеках перекатывались желваки.
«Эге! Что-то будет».
Жалости к будущим покойникам, пока ещё спокойно стоявшим на пляже, Иван не испытывал совершенно.
— Ты на всякий случай имей в виду, мил человек, что патронов-то у нас — одна обойма.
— Я понял, Иван Андреевич. — Лукин сплюнул и пошёл собираться.
— Франц, давай к берегу!
В десант пошли сам Иван и два Игоря. Связанный диверсант валялся в трюме, а на самой «Беде», которая отвернула в море, остался только немец.
Высадку русских моряков в двадцати метрах от пляжа толпа встретила ошеломлённым молчанием. Подняв над головами автоматы, по грудь в воде, три мрачных мужика решительно шли на берег.
Страшно закричала женщина, за ней ещё одна. Потом плач подхватили ещё несколько женщин.
Толпа подалась назад и рассыпалась, на песке остались лишь Аудрюс и воющие вдовы.
Литовец умер через полчаса, так и не придя в сознание. На нём, что называется, не осталось живого места. Было видно, что моряка пытали очень долго, умело и вдумчиво. Лукина проняло.
Парень облизал ссохшиеся губы и, едва сдерживаясь, процедил:
— Верите — нет, Иван Андреич, вернусь сюда. Обязательно вернусь. Соберу ребят и всех…
Костяшки сжатого изо всех сил кулака побелели и затрещали.
— Верю, Игорь, верю. Да заткнись ты!
Иван от всей души отвесил пинка особо громко воющей бабе. В ней что-то хрустнуло, она всхлипнула и вырубилась.
Над пляжем повисла тишина.
«Так. Не считая этой дуры, имеем ещё четырёх баб. Неплохо».
Второй Игорь согнал пленниц в кучу и, надавав для профилактики тумаков, вязал женщинам руки их собственной одеждой. Полунагие пленницы смотрелись очень аппетитно — все они были довольно молоды и стройны. И, кстати, замученными совсем не выглядели. Припомнив, в каком виде он вывозил отсюда русских женщин и девочек, Иван почувствовал, как в нём мутной волной поднимается ненависть.
«Суки! Самым скотам вас отдам! На самые глухие хутора!»
Среди двадцати «женишков», вкалывающих сейчас у него в усадьбе, было несколько таких «кадров», рядом с которыми Иван не хотел бы жить ни за какие коврижки.
Штурмовать укреплённый лагерь глупо. Это понимали все. Даже кипевший ненавистью Лукин.
Что делать дальше, было непонятно, и Иван скрепя сердце мигнул Францу зеркальцем, подзывая «Беду» обратно к берегу. Пяток баб — это мало, но лучше, чем ничего.
— Шеф, глянь. — Лукин недобро смотрел в степь. — Идёт кто-то.
Этим «кем-то» оказалось то самое маленькое чмо. Тощий и худой оборванец, ростом метр с кепкой, тащил за собою пустую корзину из-под овощей.
В другой руке у него была кривая палка с привязанным к ней серым от грязи бывшим белым платком. Чмо заискивающе улыбалось и что-то лепетало на непонятном языке.
Иван сплюнул.
— Ком, бля! Вот держи, — он выдрал из блокнотика Аудрюса страничку с именами женщин, — ту хавер [17] понял, бля?
Для верности Маляренко показал два пальца и ткнул в циферблат часов.
— Го!
Маленький человечек понятливо кивнул и припустил обратно к посёлку.
«Как же пить хочется!»
Питер открыл глаза и огляделся. Он всё-таки попал на эту чёртову лодку!
«Вот дерьмо!»
Последнее, что он помнил, — это тёмная зелёная вода над головой. Он утонул. А эти русские, его, видимо, спасли.
«Вот дерьмо!»
Питера основательно связали по рукам и ногам. Сбежать отсюда было невозможно. Канадец вздохнул и успокоился. Смерти он не боялся, просто было очень жаль оставлять одинокой жену. А ещё жаль, что он не увидит, как вырастет сын.
Надо было срочно с кем-нибудь поговорить, и Ваня велел вытащить из трюма пленника. Увидав связанного, но живого мужчину, одна из пленниц, апатично сидевших на песке с потухшими глазами, вдруг подскочила, как сумасшедшая, и разрыдалась от счастья.
«Угу, а вот и супруга. Маленький, ну что ж ты так дёргаешься-то? Ну и что, что жена твоя почти голая? Победители, однако, имеем право, хе-хе-хе!»
Лукин засандалил мужику в челюсть, а Игорь, дежуривший возле баб, пинками успокоил остальных. Разговора не получилось.
Ровно через два часа к пляжу вышли десяток испуганных и побитых женщин, «мелкий» и четверо здоровых лбов с палками. Увидав русских, конвоиры напоследок придали ускорение невольницам и отвалили обратно в степь, от греха подальше. «Мелкий» тряс головой, улыбался и, показывая на валяющуюся пустую корзину, требовательно лопотал.
«Ну, Снусмумрик!»
Больше всего Ивану хотелось просто убить их всех. Чмо. Диверсанта. Конвоиров.
«Млять!»
— Лукин!
Иван пересчитал женщин. Вместе с пленницами выходило пятнадцать голов. Пополнение, честно говоря, Маляренко сильно порадовало — женщины были не старые и не уродливые. За исключением четырёх азиаток, все остальные — белые.
«Мелкий» протянул список — напротив половины имён стояли галочки.
— Фу-у-у-уд?
— Игорь, Франц! Пятнадцать корзин сюда тащите.
Иван посмотрел на пленного и его жену.
— Хрен с ним. Четырнадцать.
Питер сидел на песке, обняв любимую, и смотрел вслед уходящему кораблику. Рядом крутился Коротышка Ло, пискляво командуя носильщиками, — русские честно расплатились за женщин. Их капитан перед уходом посмотрел Питеру в глаза и, сунув ему в руки несколько мятых листочков, на корявом английском языке попросил о помощи.
«Хорошо. Жизнь. Там. Еда. Много. Дружба. Посмотри имя. Список. Уговори. Пожалуйста!»
Линда, наконец, успокоилась и затихла. Питер осторожно поцеловал любимую и, косясь на могилу замученного арабами литовца, сунул список себе в карман.
«Я осторожненько…»
Привезя первую партию невольниц, Маляренко впервые столкнулся с открытым бунтом. Драки между «женихами» за желанную добычу и делёж понравившихся женщин постепенно переросли в откровенную агрессию по отношению к Хозяину. Богатой и комфортной жизни Маляренко завидовали все. Но молча и внутри. А тут, что называется, прорвало.