А дальше пошла борьба за выживание. Свора кружила вокруг стойбища робинзонов, не давая людям расползтись по окрестностям в поисках пищи. Приходилось обходиться тем, что было под боком, или передвигаться всей толпой. Господа банкиры оказались на редкость неприспособленными к кочевой жизни. Из всей этой кодлы лишь пара-тройка мужичков пыталась держаться достойно, следя за собой и своим здоровьем. Остальные, выбитые из привычной колеи, передвигались словно лунатики, покорно и апатично выполняя все, что им говорили.
Считать, в том числе и калории, Володя умел отлично. Еще через неделю, когда брюки на нем стали болтаться, а дырок на ремне стало не хватать, он пораскинул мозгами и пришел к выводу, что «своя рубашка ближе к телу», и играть во всеобщее равенство глупо. Поговорив с парой крепких ребят из бригады, Романов объявил себя боссом, Машку — женщиной босса, а Витю и Антона — двоюродных братьев шкафоподобного вида — своими «ассистентами». После этого босс и его команда, подавив кулаками и дубинками сопротивление недовольных, питаться стала гораздо лучше. Остальной народ худел и впахивал, от безысходности поедая все подряд, включая кузнечиков, сусликов и прочих мелких грызунов. Володя попытался заставить людей не есть это мясо, рассказывая об опасности заражения, но оголодавший народ уже ничего не воспринимал, с аппетитом хрустя крысиными косточками. Глядевшие в рот Романову братцы-электрики аргументы босса восприняли очень серьезно. Более того — все общение с «бомжами» (так между собой они называли всех остальных) братья перевели на длинные заостренные колья, стараясь не прикасаться к ним руками. Они даже привезенную именно ими шмару стали игнорировать. Еще через неделю двое «бомжей» заболели — у них поднялась температура, а все тело покрылось алыми пятнышками. Что это была за хрень, Романов не знал, но немедленно распорядился снимать лагерь и двигать на пяток километров дальше по берегу. Это не помогло — болезнь они принесли с собой. Пришлось переезжать еще трижды, прежде чем зараза от них отстала. Группе это обошлось еще в пять покойников.
Через месяц такой полукочевой жизни, вконец озверев от воздержания и плохой пищи, братья подкатили к боссу с предложением «поделиться Машкой». Босс их весьма разумные аргументы не воспринял и, несмотря на то что был на голову ниже любого из них, избил обоих. На неделю «ассистенты» угомонились, но Володя прекрасно понимал, что это не выход, и братья в сложившейся структуре незаменимы. Владимир постоянно чувствовал спиной взгляды «бомжей», полные ненависти и бессильной злобы. Спасало пока только посменное круглосуточное дежурство. Немного подумав и поскрипев для порядка зубами, Романов отвел испуганную девушку подальше в пустыню и простыми словами объяснил ей ситуацию. Выбор был прост: либо она и трое здоровых и относительно чистых мужиков, либо голод и куча грязных «бомжей». Маша упала на колени и попыталась заплакать, но один хорошо поставленный удар решил вопрос не в ее пользу.
И вот уже пару недель, почти каждый вечер, его Машу забирали на часок-другой. Володя заскрежетал зубами — братцы оказались затейниками, и всякий раз девушка возвращалась от них вся в слезах и на подламывающихся ногах.
«Прирезать бы их».
От ненависти кружилась голова.
«Легко! Ну а дальше что? Следующей ночью меня режет это быдло, и все… Маша достается им».
Володя застонал — выхода он не видел. Оставалось лишь делать вид, что ничего страшного не происходит, и оставаться для этих животных боссом, раздавая тумаки и указания и поощряя их лишним куском отобранной у «бомжей» еды и своей женщиной.
Романов сплюнул, глядя на дежурившего сегодня ночью Антона, и пошел искупнуться в море.
«Утопиться, что ли?»
— А скажи мне, любезный, — Маляренко закончил привязывать на крышу «буханки» мангал. — На сколько кэмэ у нас бензинчику хватит?
Коля задумался.
— На много, дружище, на много. Говори, чего удумал.
— Смотри. — Иван вытащил из кармана карту и расстелил ее на сиденье. — Мы примерно вот тут, до дома по прямой, если я не ошибаюсь, километров пятьдесят-шестьдесят. Из них с десяток — по пескам. Еще вспомни кучу сухих русел. Пусть и не таких глубоких и крутых, как это. — Маляренко махнул рукой за спину и продолжил: — Я предлагаю отсюда двигать не на юг, вдоль берега, а на восток — вглубь степи, постепенно, по широкой дуге, поворачивая к югу. Уж мимо-то поселка по-любому не промахнемся — дальше пляжа не уедем.
— Этточно, — Коля почесал лоб. — Чем дальше от берега, тем меньше промоин.
— Заодно и посмотрим, что да как, — просипел Маляренко. — Может, и водички раздобудем.
Покидав как попало отвинченные Димкой скамейки и прочее барахло в салон, мужики попадали внутрь. Николай, сидевший за рулем, зачем-то посигналил и не торопясь попылил на восток.
Честно говоря, за все это время Ваня изрядно одичал, а потому воспринял старый кассетный магнитофон, запитанный от каких-то проводов, как нечто фантастическое. В коробке под сиденьем нашлось несколько кассет, и из немилосердно пылящей и оставляющей на земле четкий рыжий след «буханки» на все четыре стороны света полетел могучий и безжалостный русский шансон.
Стоически перетерпев несколько блатняков, Иван взмолился и, дурачась, запросил пощады:
— О! Найн! Мой разум не есть это мочь!
К его немалому удивлению, Николай немедленно вырубил магнитофон, а Юра и Димка облегченно выдохнули. Маляренко уловил всеобщее удовольствие и зауважал своих спутников еще больше.
— Все одно и то же, — Юра повертел в руках оставшиеся кассеты и с отвращением бросил их обратно в коробку.
Иван сидел рядом с водителем, внимательно глядя по сторонам. Гладкий, как стол, такыр постепенно стал меняться — то тут, то там появлялись робкие чахлые кустики и клочки засохшей травы. Справа на горизонте, едва различима, появилась тоненькая синяя полоска моря.
«Угу, на севере тоже берег», — Маляренко прикидывал расстояние до моря, получалось минимум с десяток километров. Хотя… да кто ж его знает? Иван припомнил, как он ошибся, когда с дедом ходил на холмы, и засомневался — воздух был немыслимо прозрачен, и никаких дополнительных ориентиров не было видно.
— Хватит на восток двигаться — Коля, поворачивай.
И машинка, бодро тарахтя мотором, устремилась навстречу солнцу.
— Ванечка, миленький, — Алина, то всхлипывая, то смеясь, покрывала лицо Ивана десятками поцелуев. — Я думала — ты уже не вернешься. Я думала — ты погиб.
У женщины подкосились ноги, и она упала на землю. Стоявший столбом и бормотавший всякую оправдательную фигню Ваня подхватил подругу на руки и понес ее к палатке.
Рядом происходили еще три подобные сцены. Ольга, намеревавшаяся было закатить Николаю скандал, поглядев на почерневшее и измученное лицо мужа, громко разрыдалась и повисла у него на шее. Настя, тихая и неприметная женщина, с которой жил Юра Толстый, вся залитая слезами, с красным и опухшим носом вцепилась в руку мужчины и потащила его в шалаш. И даже Светлана, смущаясь и глядя в землю, пришла встретить Димку, отчего тот, пластом валявшийся в «буханке», немедленно ожил, выпрыгнул из машины с улыбкой от уха до уха и немедленно обнял девушку. Издалека на милование новообразовавшейся пары угрюмо смотрел Юрка-студент. К месту встречи прихромал совершенно счастливый Звонарев, запер трофей на ключ и разогнал оставшихся женщин, умиленно взиравших на все это дело со стороны, велев им топить баню и готовить праздничный обед.