– Слушаю, ваше величество, – чуть наклонил голову австралийский священнослужитель, дипломат и разведчик.
– Похоже, сейчас мне не поможет даже ваша медицина, – еле слышно предположил король.
Отец Юрий кивнул.
– В таком случае я хотел бы исповедаться еще и по вашему обряду, но не знаю…
– Согласно распоряжению за номером «девять це дробь восемьсот семьдесят один», священнослужители в чинах от штурмбанпастыря и выше могут осуществлять таинство исповеди в произвольной форме. Так что просто рассказывайте, как вам удобнее, и все. Я могу вам помочь, если хотите. Вы ведь собирались пролить свет на покушение в Севилье?
Вильгельм опустил веки.
– Мы уже все знаем. Более того, недавно пришло сообщение от герцога Романцева – он вас простил.
– Благородный человек, – слабо усмехнулся король, – но я хотел вам сказать не только это. На пороге смерти, знаете, появляется какая-то удивительная ясность мысли. Понимаешь вещи, о которых до того не задумывался, и с удивлением приходишь к парадоксальным выводам… Нет никакой Австралийской империи! Есть просто маленькая кучка авантюристов, каким-то образом овладевших непонятными знаниями, возможно доставшимися им от давно исчезнувших народов.
– Вы почти правы, ваше величество, но все же допускаете небольшую ошибку. Вам следовало употребить не настоящее, а прошедшее время, тогда все получилось бы точно. И что, мало ли где чего было или не было? Пусть над этим ломают головы будущие историки, а в Австралии не так уж мало людей занимается подготовкой материалов для этих грядущих споров. Но сейчас-то великая и могучая Австралийская империя – есть! И будет продолжать расти и крепнуть, в этом уже нет никаких сомнений. К ее появлению приложили руку многие незаурядные люди, в том числе и вы лично. Специальной депешей его величество Илья Первый оценил ваш личный вклад в становление империи как выдающийся, поэтому…
Отец Юрий вытянулся и торжественным голосом произнес:
– В знак подтверждения ваших заслуг – возьмите!
С этими словами он протянул Вильгельму небольшой, примерно два на три дюйма, прямоугольник из материала, который австралийцы называли «пластик». Но главным был не материал, а изображение. Оно казалось объемным, а в зависимости от угла зрения меняло не только цвет, но и некоторые детали. Как человеческие руки могли изготовить такое, подумал Вильгельм, боясь поверить внезапно мелькнувшей безумной догадке.
– Да, вы правы, – подтвердил отец Юрий. – Это пропуск.
Он поднял голову и указал пальцем в потолок.
– Если на вратах будет дежурить святой Фомен, то по этому знаку он сразу определит вас на достойный уровень. Если же святой Петр, то это может занять некоторое время, но и только. Не волнуйтесь – все, что надо, наверху давно схвачено. До встречи там, сын мой! Надеюсь, вы простите мне мою надежду, что она все-таки получится не очень скорой.
С этими словами бригаденпастырь повернулся и вышел из комнаты умирающего. Прошел мимо шарахнувшихся в стороны придворных, толпившихся перед дверью, спустился по лестнице, но свернул не к выходу, а в боковой коридор. В самом его конце одиноко стоял королевский камердинер Натаниэль Мосли. Его обычная невозмутимость куда-то делась, и теперь перед отцом Юрием был просто глубоко несчастный пожилой человек.
– Примите мои соболезнования, – сказал дипломат. – Королю осталось жить самое большее три часа. Он был великим государственным деятелем, и сейчас мы с вами провожаем целую эпоху. В той, что последует за ней, к величайшему моему сожалению, скорее всего, не найдется места для созданной вами великолепной службы, у которой я многому научился. Но она будет не нужна новым властителям Англии, вы это понимаете даже лучше меня. Однако я не зря употребил оборот «скорее всего». Есть вариант, при котором ваше детище не только не умрет, но и будет набираться сил, неустанно трудясь на благо Англии. Этот вариант – ваше согласие принять австралийскую помощь. Да, скажу честно, в таком случае в работе упомянутой службы появятся некоторые… э… нюансы. Но зато она выживет и окрепнет! Подумайте над этим, господин Мосли, время у вас еще есть, хоть его и не очень много.
Вечером того дня, когда в меня стреляли, я перед сном в порядке самолечения мысленно представил себя на страницах произведений Конан-Дойля. Все равно бок болел так, что заснуть было проблематично, вот я и дал волю фантазии.
В общем, мне самим собой были поставлены следующие условия. Предположим, я хочу кого-нибудь прибить… нет, пожалуй, все-таки лучше будет что-нибудь украсть. И с моральной точки зрения лучше, и с финансовой. Но я же не где-нибудь, а на страницах «Рассказов о Шерлоке Холмсе»! Который, естественно, сразу после осуществления моих планов может заинтересоваться, чьи это шаловливые ручки вдруг хапнули столь нагло и так много. Каким образом можно хоть немного затруднить работу этому гению сыска? Разумеется, заранее сочинять себе алиби, а потом бежать с ним наперевес и орать: «Мистер Холмс, вы только гляньте, какое оно у меня безупречное!» – глупо. От этого он разве что быстрее обратит на меня внимание и задумается – да на кой же хрен этот тип им заранее обзавелся и не применить ли тут метод дедукции?
Но именно исходя из выдающихся способностей лица, ведущего расследование, можно попытаться попробовать противоположный способ – вместо алиби приготовить доказательства своей вины. Причем сразу много и как можно более развесистых. Ну типа что-то вроде паспорта или, на худой конец, визитки, потерянных во время кражи. Потом обеспечить пару свидетелей, кои расскажут, что последнее время я был какой-то не такой и явно о чем-то думал. Еще не помешает разлить на месте преступления ведро краски и перемазаться в ней, да мало до чего может дойти пытливая мысль, если указать ей именно это направление.
Холмс, только глянув на этот ушат потрясающих по своей идиотской бесспорности доказательств, первым делом прикинет – а кому это так приспичило столь активно топить милейшего Алекса? Уж не тому ли, кто на самом деле спер это самое? И значит, в таком случае круг подозреваемых сильно сузится, ибо виноватого надо будет искать среди недоброжелателей сэра Романцева.
Примерно с таким мыслями я смотрел на пистолет, из которого мне недавно шандарахнули по ребрам. Потом забылся и попробовал тяжко вздохнуть, но, во-первых, этого не дала повязка. А во-вторых, бок так дернуло болью, что я даже прошипел что-то вроде «у-у-у, гад!». Естественно, имея в виду типа, который днем нажимал на спусковой крючок. И чьи истошные вопли иногда доносились сквозь приоткрытый иллюминатор. С гадом сейчас при помощи двух арауканов беседовал дознаватель из особой группы, и меня утешало, что стрелок наверняка испытывает примерно те же ощущения, что и я, только заметно более интенсивные. Разумеется, допрос можно было проводить и в помещении с лучшей звукоизоляцией, но этого не делалось специально. Пусть остальные, те, что ждут своей очереди поделиться впечатлениями на кормовом балконе, тоже послушают – авось это им поможет лучше сориентироваться в обстановке.