Каори прекрасно понимала, что Католическое Вуду отнюдь не единственная Традиция в мире и есть на свете люди, которые черпают силу не у духов Лоа. Есть. В противном случае других Традиций попросту бы не существовало. И ей доводилось бороться с этими людьми. С китайцами, с арабами, с индусами… Чем они могут ее удивить?
Ничем.
И пусть поймавший пулю Джезе твердил, что его подстрелил не генавр, не трансер, не прятка, а именно человек Традиции. Что это меняет? Враг остается врагом, какое бы обличье он ни принял. Откуда бы он ни черпал свою силу. К тому же столкновения Традиций неизбежны, как восход солнца на востоке. Более того, именно они придают высший смысл банальным войнам за остатки ресурсов…
И резануло:
«А не от таких ли мыслей предостерегал меня Джезе?»
Можно ли совместить веру и цинизм?
С одной стороны, искренне верить, с другой – понимать, что институт церкви крайне выгоден с политической точки зрения. Что он позволяет объединять народы и страны в единое целое, создавать армии. Что он дает власть.
А что происходит, когда высшие иерархи церкви ставят власть выше веры? Уж не Собрание ли Недовольных? Институт церкви удобен, но он стоит лишь до тех пор, пока нет сомнений у его адептов, пока уверены они в правильности своего пути, пока власть – это лишь инструмент для укрепления веры, а не наоборот.
«Джезе говорил об этом?»
До сих пор Каори была уверена, что в архиепископе легко уживаются и вера, и цинизм, но так ли это на самом деле? А если и уживаются, то не стал ли чрезмерный цинизм причиной поражения в бою? Не повлиял ли он на крепость его веры?
«Не потому ли ты заговорил о вере, что понял свою ошибку?»
Тем временем «Мерседес» съехал со МКАД на проспект Святого Мботы, и вокруг сразу же появились мотоциклисты, расчищающие путь кортежу высокой гостьи. Бравые ребята без церемоний разгоняли мобили рядовых адептов Замби, не стесняясь ни в выражениях, ни в угрожающих жестах, и без конца разрывали городской гомон пронзительными сиренами. Монсеньор Таллер приложил все силы, чтобы ублажить беспощадную посланницу всемогущего Ахо.
Однако Каори не оценила прием. Она прикрыла глаза и шептала не слышащему ее Джезе:
«Лучше бы ты ничего не говорил…»
* * *
анклав: Москва
территория: Болото
доходный дом Урзоева
иногда приходится работать с теми, кому не веришь, кого не понимаешь или боишься…
И опять проклятые сомнения!
Из Франкфурта его действия казались ясными и продуманными: выйти на связь с нужными людьми, договориться о встрече, заинтересовать их предложением, от которого им будет крайне сложно отказаться. Последовательность казалась понятной, не простой, но выполнимой. Черт побери, Кодацци был уверен, что справится!
Но вернулись сомнения!
Сомнения вызывали люди, с которыми предстояло договариваться. И не потому, что им нельзя доверять – доверять нельзя никому. Не потому, что они сильны – слабаки не сумели бы помочь. Сами люди. Уж больно непохожи были они на… людей.
И Кодацци не знал, как к ним относиться.
Чезаре неплохо разбирался в людях. Научился из чувства самосохранения – на задворках современного мира идиоты не выживали. А если и выживали, то ничего не добивались. Кодацци же не без оснований считал, что сумел кое-чего добиться, сумел избежать уготованной ему участи, приподняться над дном. Он знал, что человек слаб, и умел играть на струнах страстей и желаний. При этом сам иногда попадал впросак из-за собственных слабостей. Относился к этому спокойно, как к должному – потому что считал себя человеком. А разве человеческая жизнь обходится без ошибок? Книга Банума, которую бегло просмотрел Кодацци, подтвердила его выводы: человек слаб. Особенно тот, кто по определению должен – нет, обязан! – быть сильным. Сильным духом. Тот, кому верят и в кого верят. Тот, за кем идут. Тот, кто на вершине. Но чем выше взбираются люди, тем больше у них появляется соблазнов. Или амбиций, порождающих спесивую самоуверенность. Или приходит страх. Страх потерять то, чего достигли. Струны вибрируют, льется музыка, вроде бы прежняя, но при этом – неуловимо другая.
Мелодия становится чужой, потому что тот, кто теряет силу духа, лишь проводит руками по струнам – играют за него другие.
Чезаре соглашался с тем, что человек слаб, и именно поэтому его смущали те, к кому он хотел обратиться за помощью. То ли они не были слабыми, то ли они не были людьми. Их презирали и боялись. А Банум – пролистав книгу, Кодацци понял, что этот человек немало повидал на своем веку, – их, как минимум, уважал.
«Вы слишком не похожи на остальных…»
Чезаре еще раз перечитал светящееся на экране сообщение.
«Уважаемые господа! Если вам о чем-нибудь говорит имя Хасим Банум, свяжитесь со мной…»
Далее следовал номер незарегистрированного коммуникатора.
А в правом верхнем углу экрана висело окошко: «Send? Yes. No». Требовалось выбрать.
«Риск?»
«Еще какой!»
«Но их участие позволит больше никого не подключать к делу. Все мои друзья, помощники – никому из них не придется светиться. Я сохраню связи и смогу уйти на дно после операции».
«Решено?»
«Решено!»
Чезаре выбрал «Yes», и сообщение отправилось на официальный сайт Мутабор.
* * *
территория: Российская Федерация
направление: Анклав Москва
хуже плохих новостей только постоянно плохие новости
– Продолжаются процессы по результатам последних Олимпийских игр. Напомним, что адвокаты сборной США по футболу предъявили суду Манхэттена убедительные доказательства того, что вероятность победы их подзащитных в финальном матче с аргентинцами была выше и составляла пятьдесят восемь процентов против сорока двух. В связи с этим адвокаты настаивают на отмене результата 5:0 в пользу сборной Аргентины и присуждении ей технического поражения со счетом 0:3. Судья Линкольн согласился с доводами, однако апелляционный суд Нью-Йорка, в который обратились адвокаты аргентинской сборной, опротестовал это решение. Президент МОК заявил, что следует провести переигровку на нейтральном поле, например в Детройте…
– Выключи эту дрянь, – промурлыкала Чика-Мария.
И многообещающе потерлась щекой о плечо Вима.
– Я хочу послушать новости.
– Эти?!
– Скоро начнется европейский блок.
– Вот тогда и включишь!
Девушка надавила на кнопку пульта, напыленный на окно наноэкран погас, и перед глазами вновь замельтешил размытый пейзаж.
– Не смей!
После короткой возни Дорадо удалось отобрать пульт и надавить на кнопку включения.