– Зачем ты это рассказала?
– Я догадалась, что у тебя произошло.
– И решила поддержать?
– Нет, решила напомнить, что в этой поганой жизни каждый сам за себя. Окажись Камилла на твоем месте, она бы тоже позаботилась о себе.
– Жизнь дерьмо, – вздохнул Дорадо. – Но почему мне должно нравиться чувствовать себя таким же куском дерьма, как все вокруг?
– А чем ты лучше?
– Я хочу быть лучше.
– Тогда тебе нужно во что-то верить.
– Как ты?
– Например.
Странное это ощущение – пить с кем-то из одной бутылки. Из горлышка. Забытое ощущение и… странное. Здесь – странное. В Африке Вим легко делил с камрадами и воду из фляжки, и вино из бутылок. Там это было в порядке вещей, там это было нормально. Но пить так тесно с женщиной, с которой ты спал, которая тебя предала, а потом ты снова с ней спал… Странное ощущение. При этом Вим понимал, что, если бы они пили вино из бокалов, вряд ли бы их разговор оказался столь искренним.
– А ведь ты меня предала.
– Так было нужно.
– Разве вера не накладывает на человека моральные обязательства?
– Ты не веришь.
– А если бы я был мусульманином?
– Есть только одна истинная вера.
– Католическое Вуду?
– Да.
– И ты никогда не предашь вудуиста?
Чика-Мария обдумывала ответ почти минуту. Приложилась к бутылке, но сразу же вернула ее Дорадо. Пару раз неуверенным жестом провела рукой по волосам. Покрутила головой. Наконец сказала:
– Я думаю, ты сильный человек, Вим. Не без слабостей, но сильный. Я не такая. Я сбежала от Усмана, потому что надоела ему и он решил перепродать меня какому-то приятелю. Я сбежала, но вернуться к матери не могла. Мне было двенадцать лет, и я даже ноги толком раздвигать не умела. Как думаешь, долго бы я протянула в Анклаве?
– Не очень, – кивнул Дорадо.
Но Чика не ждала ответа, не услышала его. Она рассказывала о своей нехитрой жизни, рассказывала, судя по всему, впервые и не собиралась останавливаться.
– Мне повезло, я случайно забрела в Palmenviertel, где меня подобрал хороший человек по имени Гельмут. Он накормил меня, разрешил помыться и позволил переночевать в одной комнате с его детьми. А на другой день отвел меня в приют при соборе Святого Мботы. – И снова улыбка. И снова немного робкая. – Не скажу, что в приюте было особенно весело, но другого шанса выжить мне не дали. – А теперь голос девушки стал тверже. – Вуду – моя семья, Вим, и ради нее я не задумываясь обману или предам.
* * *
территория: Европейский Исламский Союз
Мюнхен, столица Баварского султаната
«Башня Стражей»
идти ва-банк тоже надо уметь
– Судя по всему, Хамад, твой козырь оказался пустышкой, – произнес Аль-Кади, испытующе глядя на майора. – Дорадо не поддался.
– Или сделал вид, что не поддался, – немедленно ответил Аль-Гамби.
– Ты имеешь в виду фразу, которую Дорадо произнес в конце разговора?
– Совершенно верно, господин генерал. Она показывает, что Дорадо небезразлична судьба девушки.
И дает Хамаду еще один шанс. Если бы проклятый dd промолчал, если бы совсем никак не показал своего настоящего отношения к Камилле, майору нечем было бы ответить генералу. Пришлось бы признать, что он не только проиграл Дорадо схватку, но и не сумел разобраться в этом человеке, не сумел отыскать струнку, задевающую душу dd.
– Дорадо мог произнести фразу нарочно.
– Для чего?
– Чтобы показать, что ему небезразлична судьба Камиллы.
– Для чего?
Аль-Гамби понял, куда клонит генерал, но прекрасно знал, когда ум и сообразительность следует демонстрировать ему, а когда – начальству. Сейчас настала очередь Аль-Кади.
– Дорадо хочет, чтобы мы думали, что можем на него давить с помощью Камиллы, хотя в действительности она ему безразлична.
– Слишком сложно для dd, господин генерал.
– Мы говорим о том самом dd, который выставил тебя дураком, или о каком-то другом?
– О том самом, – подтвердил Хамад. – Но хочу заметить, что мы вышибли из Камиллы все воспоминания о ее встречах с Дорадо, о ее мыслях, о ее чувствах. Я больше чем уверен, что Дорадо ее любит. По-настоящему любит.
– В первую очередь люди думают о себе.
– Дорадо пытался показать, что девчонка для него ничего не значит. Но последняя фраза расставила точки над i: Дорадо переживает. Полагаю, этой фразой он дал нам знак.
– Какой еще знак? – поморщился генерал. – Хамад, хватит играть в шпионов!
– Что, если во время разговора рядом были его компаньоны, и Дорадо не мог говорить открыто? Такое ведь возможно?
– Возможно, – признал Аль-Кади.
– И эта фраза – единственная его возможность сказать, что разговор не окончен.
Генерал подошел к окну, несколько мгновений молча стоял, разглядывая Мюнхен, после чего, не оборачиваясь, поинтересовался:
– Ты хочешь продолжить?
– Так точно.
– Хочешь отправиться в Москву?
– Другого выхода у нас нет.
– Пожалуй. – Снова короткая пауза. – Бери девчонку, бери пятерых спецназовцев, садись в самолет и лети. Справишься – станешь полковником. Не справишься…
– В лучшем случае я буду до пенсии пересчитывать деревья в какой-нибудь австрийской дыре, – криво усмехнулся Аль-Гамби.
Генерал не повернулся к майору, не поддержал шутку, хотя бы ради шутки. Остался предельно серьезен:
– Все правильно, Хамад, в лучшем случае так и будет. Но это в лучшем случае.
* * *
анклав: Москва
территория: Болото
бар «Пьяный мастер»
хороший товар всегда найдет покупателя
Если хочешь пройти в заведение незаметно, воспользуйся задней дверью. Как правило, она выходит во внутренний двор или в узкий переулок, где мало посторонних глаз и ушей, где никто тебя не заметит, а если и заметит, то не обратит внимания. Ведь люди, которые предпочитают замусоренные закоулки, хорошо усвоили золотое правило: «Меньше знаешь – дольше живешь». Они не полезут в чужие дела и не станут корчить из себя героев. Если увидят распластанное на асфальте тело – вытащат бумажник и пойдут дальше, если заметят, что из черного хода выбегают грабители – отвернутся. В закоулках свои правила. Именно поэтому предусмотрительные хозяева оснащали задние двери не меньшим, а то и большим количеством видеокамер, чем главные. Как говорится, кто предупрежден, тот вооружен.