И звонок Чезаре мало что изменил. Дорадо предупредил о времени начала аукциона всех его участников и вернулся к своему занятию. Чика-Мария отправилась в ванную.
Еще несколько пустых часов жизни, которая обещала быть не очень длинной.
И лишь без пяти минут семь Вим, который даже не соизволил одеться, перевел незарегистрированный коммуникатор в режим конференции, вызвал всех заинтересованных абонентов, среди которых, разумеется, был и Кодацци, и сообщил:
– Приготовьтесь, господа, мы начинаем.
Чика-Мария присела рядом, прижалась к плечу Дорадо и внимательно уставилась в экран.
«А тебе-то, милая, какое до всего этого дело? Ты в любом случае вне игры».
Но девушке Вим ничего не сказал: хочет – пусть смотрит. В конце концов, не каждый день наблюдаешь торги на миллионы. Финал Очень Серьезного Дела.
– Первый круг, господа, – объявил dd, когда в правом нижнем углу экрана заморгали цифры 19.00. – Начинаем!
Участники выступали под безликими номерами, и лишь Дорадо знал, что «первыми» были арабы. Пять миллионов юаней.
«Кажется, я догадываюсь, откуда взялась эта цифра…»
«Вторые» (вудуисты) и «третьи» (китайцы) оказались щедрее – по десять миллионов. «Четвертые», Вим предполагал, что это Мутабор, предложили семь.
– Определились лидеры, – прошептала Чика-Мария, завороженно глядя на количество нулей. Она знала, что горящие на экране цифры никогда не превратятся в деньги, но магия больших чисел завораживала.
– Еще нет, – буркнул Вим. – Второй круг, господа.
На обдумывание результатов первого выступления давалось пять минут, и все клиенты полностью использовали это время, никто не дал предложение раньше.
Арабы и вудуисты подняли цену до пятнадцати миллионов. Китайцы и «четвертые» предложили по двадцать.
– Вот теперь действительно определились, – пробормотал Дорадо.
Он не сомневался, что вудуисты и европейцы отойдут в сторону – им не было нужды выкладываться, они уверены, что книга у них в руках. Странно, что подняли цену «четвертые»… Или это не Мутабор?
В третьем, и последнем, круге соревновались только те, кто дал наилучшую цену во втором. На этот раз тоже существовало ограничение по времени – двадцать минут, аукцион должен был закончиться в половине восьмого, но участники сами определяли, с какой частотой делать предложения.
Китайцы добавили пять миллионов. «Четвертые» ответили десятью. Десять и еще пять сверху. После минутного размышления и эта цена была перебита. Еще…
– Я не верю, – прошептала Чика-Мария.
– Я тоже, – искренне согласился Вим. – Я тоже.
Кодацци говорил о тридцати миллионах. Дорадо не надеялся, что кто-нибудь поднимется выше двадцати – за что платить-то? И потому царящая на экране вакханалия поразила его.
Сорок миллионов…
Перебито.
По мере увеличения суммы смена цифр занимала все больше времени – участникам аукциона приходилось советоваться с начальством, тем не менее она происходила. Китайцы и «четвертые» проверяли друг друга на крепость, азартно выкладывая на стол все больше и больше.
Пятьдесят миллионов…
Пятьдесят пять…
Шестьдесят…
Кодацци, начавший хохотать еще на цифре сорок, никак не мог остановиться. Других эмоций у него не осталось.
Девяносто пять!
– Кажется, это рубеж…
Но после шестиминутной паузы на экране загорелись новые цифры:
«100 000 000.00»
Чика-Мария сглотнула и, не отрывая взгляд от экрана, поинтересовалась:
– Скажи, ты читал эту книгу?
– Нет, – покачал головой Вим. – И мне советовали не делать этого.
– Похоже, правильно советовали, – протянула девушка. – А для надежности я бы еще достала справку, что не умею читать.
«100 000 000.00»
Сто миллионов юаней. Предложение китайцев осталось непобежденным. Ровно в половине восьмого Дорадо откашлялся и тихо произнес:
– Аукцион закончен, господа. Всем спасибо.
Чика-Мария молча качала головой. Кодацци распечатал бутылку шампанского. Каори презрительно усмехнулась. Хамад и стоящие вокруг спецназовцы переглянулись.
* * *
анклав: Франкфурт
территория: Palmenviertel
собор Святого Мботы
умный беглец не оставляет следов,
а умный человек ни от кого не бегает
Этой ночью Европол окончательно упал в глазах Папы Джезе. Отдавая распоряжение отыскать и доставить во Франкфурт «что-нибудь из вещей бежавшего нейкиста», архиепископ не особенно надеялся на то, что его приказ будет выполнен – ведь дело касалось Традиции, и баварцы обязаны были принять все меры предосторожности, запрятать как можно дальше всю свою добычу. Не запрятали. И уж никак не ожидал Папа, что приказ его будет выполнен столь быстро. Джезе думал, что колесики завертятся только утром, когда основные сотрудники Европол придут на работу, что искомые вещи, если их удастся добыть, будут доставлены ему не раньше конца дня, и смирился с тем, что не сможет помочь Каори. Однако действительность не оставила от мрачных ожиданий камня на камне. То ли духи Лоа соизволили вмешаться, то ли кому-то из полицейских срочно требовалось внести взнос по кредиту, но искомую вещь продали посланцам Папы в рекордно короткие сроки.
В полдень она оказалась во Франкфурте, а ровно в час дня архиепископ, опираясь на трость, вошел в свой рабочий кабинет и с улыбкой положил на алтарь обыкновенный карандаш, обошедшийся ему в десять тысяч динаров.
– Ну, что, Каори, похоже, святые духи по-прежнему тебе благоволят. Это внушает оптимизм.
И принялся разжигать свечи.
Папа был слишком слаб, чтобы использовать самый надежный, но и самый сложный способ отыскать нейкиста – слиться с одним из духов Лоа. И хотя здесь, в храме, этот ритуал требовал гораздо меньше сил, чем в другом месте, архиепископ не хотел рисковать: не удержишь своенравного духа, разорвешь контакт – наверняка потеряешь сознание. А в его положении можно проваляться без чувств до следующего утра. Поручать же столь важное дело кому-то другому Джезе тоже не хотел, а потому оставался лишь один вариант: призыв.
Покончив со свечами, Папа тяжело опустился в кресло, отставил палку и вытащил из тумбочки плотный лист картона, на котором были нарисованы два круга, один внутри другого. По линии внешнего располагались, против часовой стрелки, буквы алфавита, во втором – цифры. Затем архиепископ взял в руки карандаш и намотал на кончик красную нить, превратив его в примитивный маятник. На втором конце нити Джезе сделал петлю, в которую продел мизинец, перебросил нить через два средних пальца, сжал ее указательным и большим, вздохнул и закрыл глаза.