Любопытно, удержится ли она от сигаретки?
Убитый трассер лежит в десяти шагах от выхода. Выстрелом в упор он опрокинут на спину, но умер, как видно, не сразу: руки подобраны к шее, лицо слегка искажено, глаза открыты. Запястья и шея утыканы иголочками — поработали медики из клиники Островерхова, чтобы затормозить процессы распада. Неужели есть надежда вернуть его к жизни? Судя по озабоченным лицам троих девиц в белых комбинезонах — весьма незначительная.
А вот и его убийца. Если Индира в меру своих способностей притворяется серой мышкой, то этот вполне бы сошел за помойного кота. Даже по нынешней всеобщей нищете нужно с большим пренебрежением относиться к мнению окружающих, чтобы появляться на улице в таком рванье. Одна шляпа чего стоит… Дабы очутиться там, где его настиг карающий выстрел второго трассера, он должен был перепрыгнуть через поверженного Гафиева и зачем-то рвануть в темный закуток, где лишь столик с двумя креслами и приоткрытым кейсом — и никакого намека на возможность уйти, тупик. Что ему там понадобилось?
Вокруг покойников неторопливо, деловито циркулируют эксперты, которым обычно перепадает черновая работа. Возглавляет их лично господин Майстренко. Разговоры негромки и чужому уху не понятны. Сполоха я не вижу.
Зато вижу здоровенного малого с простым, почти детским лицом, на котором яркими красками нарисовано отчаяние. Это, похоже, и есть виновник торжества. Гафиевский напарник. Он сидит в сторонке, умостив тяжелые руки на коленях, и мерно покачивает круглой, короткостриженой головой. Отчего-то на нем защитный панцирь, верхней кромкой упирающийся в подбородок — чтобы злоумышленнику не добраться до горла, а защитный же шлем с пуленепробиваемым и газонепроницаемым забралом лежит здесь же, на столике. Полная боевая выкладка… Я направляюсь к парню. И сей же час рядом вырастает усатый невысокий трассер с нашивками главного инспектора.
— Вы кто? — спрашивает он ревниво. Мне снова приходится лезть за карточкой.
— Главный инспектор патрульной службы Спешнев, — усатый демонстрирует свою карточку. — Говорить с Авиловым будете в моем присутствии.
— Не возражаю, — миролюбиво соглашаюсь я. Все равно я найду способ отшить этого общественного защитника в любой момент, когда пожелаю. — Авилов… а имя?
— Игорь, — роняет юнец понуро.
— Зачем же вы, Игорь, укокошили потерпевшего?
— Почему — потерпевший? — вскидывается Спешнев.
— Потому что, по моему первому впечатлению, закон отнюдь не на стороне вашего коллеги, — терпеливо разъясняю я. — Должно быть, он пытался задержать посетителя ресторана, который, откушав, мирно направлялся к выходу. При этом не была предъявлена личная карточка — иначе она была бы зажата в руке покойного Гафиева. А ведь Гафиев одет не по форме, и на лбу у него не написано, что он трассер. Мы не знаем, в какой форме и какими словами он объяснял свои действия. Например: «Эй, ты, стоять, кому сказано!..»
— Гафиев не мог такого сказать, — набычивается Спешнев.
— Верю. Но у нас нет никаких свидетельств обратного, кроме моей и вашей убежденности… Выходит, этот человек вполне мог заподозрить недобрые намерения со стороны Гафиева и получить таким образом право на необходимую оборону. А поскольку носить при себе оружие запрещено исключительно несовершеннолетним, душевнобольным и ранее судимым по некоторым статьям Уголовного кодекса, остается лишь выяснить, не подпадает ли незнакомец под перечисленные ограничения. Если же не подпадает, то становится уже не убийцей, а жертвой.
— Уж это-то мы выясним, — обещает Спешнев.
— Да нет уж, выяснять придется, наверное, мне. А вы, пожалуйста, продолжайте патрулировать улицы. Не размахивая попусту шок-ганами и не подставляясь под нелепые выстрелы… — Спешнев хмурится, пытаясь уловить в моих словах издевку. Которой там вовсе нет. — Так как же вышло, Игорь?
Авилов мучительно освобождается от оков прострации.
— Я… у меня был только шок-ган. Вот он. Я хотел лишь свалить этого типа разрядом… Зачем мне было убивать его?
Рассматриваю авиловский шок-ган. И впрямь, ограничитель мощности импульса выведен почти на нуль. Впрочем, Авилов мог сделать это задним числом, чтобы обелить себя. А если он в беспамятстве не задумался об этом, ему мог пособить ушлый начальник Спешнев.
— Посмотрим, что поведает экспертиза, — говорю уклончиво. — А она поведает всю правду, будьте покойны.
— Слушайте, Ерголин, — вмешивается Спешнев. — Шок-ган я не трогал. Этот гад, наверное, больной. Сердечник или спидюк в последней стадии, коли ему Достало слабого разряда, чтобы выпасть в нуль.
— Арсланыч… Гафиев велел мне ждать у черного хода. Упаковаться, — Авилов кивает на свой рыцарский шлем. — Если никто не появится в течение десяти минут, вернуться в зал. Десять минут прошло, и я вернулся. Арсланыч уже лежал на полу, а этот…
— Потерпевший, — подсказываю я. — Не гад, не тип, а именно потерпевший.
— Ладно, потерпевший… Он озирался по сторонам, в руках у него была пушка. Все вопили, как ненормальные… Потом он сообразил, откуда Арсланыч появился, и рванул туда. Не доходя нескольких шагов, выстрелил по лаптопу. И тут уже я…
— Сколько же времени заняла описанная вами сцена? Минут двадцать?
— Да вы что! — Детское личико Авилова розовеет. — Какие-то секунды!
— Гафиев был еще жив?
— Нет… не знаю. Он не отвечал. Я позвал его по имени. Бесполезно.
— Дальше?
— Я приказал всем оставаться на местах. А через пять минут в зал вошли ребята из группы поддержки.
— Кто их вызвал?
— Я… мне Арсланыч приказал.
— Все ли выполнили ваш приказ остаться?
— Кажется, все… — Потерянный взгляд чисто-голубых глаз Авилова скользит по залу. — А где Зомби?
— Какой Зомби? — настораживается Спешнев.
— Зомби… с ним говорил потерпевший в подсобке.
— Вы имеете в виду Ивана Альфредовича Зонненбранда? — быстро спрашиваю я. — Он был здесь?
— Да.
— Ясно, — бормочу я. — Иван Альфредович изволили слинять. А у вас к нему что, были какие-то претензии?
— Так ведь это он договаривался с этим… потерпевшим в подсобке у Тунгуса!
— Договаривался — о чем?
— Не знаю! Дипскан транслировал только слова Зомби. А то, что говорил этот… потерпевший, дип не брал. И его схема не сканировалась.
— Как может быть, чтобы схема не сканировалась? — спрашиваю я с недоверием.
— Я и сам ни за что бы не поверил, кабы не увидел своими глазами! Это была «нечеткая» схема!
Я качаю головой:
— Простите, Игорь, но у меня складывается ощущение, что вы хотите навешать на бедного потерпевшего чересчур много собак. Мало того, что он до такой степени ущербен здоровьем, что умирает от слабого импульса, так у него еще и со схемой нелады!