— Гоша! — бормочет он и трется своей щетиной о мою щеку. По его опухшей роже текут слезы. — Гоша, прости… я тогда сильно сыграл в дрейф… я ночей после этого не спал!.
— Ладно, как-нибудь обсудим.
Я толкаю одну дверь — заперто. Толкаю другую — та же картина.
— Давай вместе! — командует Улька.
Все как пять лет назад. Он тоже предпочитал командовать, и у него это получалось. Во всяком случае, лучше, чем у меня. Потому он и вышел в комиссары…
В два плеча мы запросто высаживаем дверь. За ноги затаскиваем туда квелого террориста и переводим дух.
— Они что, били тебя?
— Нет… Только угрожали.
— Что же ты позволил всякому говну над тобой измываться?
— Не знаю… не знаю… я не ждал помощи.
— Ты же мог один уделать дюжину гадов в жидкое тесто!
— Не знаю… наверное, уже не мог. — Улька поднимает пристыженный взгляд и спрашивает с надеждой: — Ты пришел за мной?
Не могу врать ему.
— В общем, да.
— Эти ваши… «кайманы» тоже здесь? Сколько их?
— Они захватили верхушку отеля. Теперь их будет столько, сколько нужно.
— Хорошо. У тебя есть с ними связь? Вместо ответа достаю фонор-карту.
— Передай «кайманам»: заложники рассредоточены по одному на этаж. Но и охраняют их поодиночке.
— Не очень-то умно, — вворачиваю я.
— Нет иного выхода. Террористов мало. Периодически совершается обход постов. Кажется, некоторые этажи заминированы. Создается впечатление, что они сознают свою обреченность и надеются только на чудо- что вы вдруг ни с того, ни с сего пойдете на полное удовлетворение их требований. Ну, а если не пойдете, они готовы взорвать отель вместе с собой. Вообще это стыдно — позволять террористам беспрепятственно проникать в самый центр города…
— Молодец, — щурюсь я. — Голова. Умный, как утка. И плаваешь, как утюг. Потом сделаешь втык нашему директору.
Он прикусывает язык. И сконфуженно молчит, пока я передаю Тарану полученные сведения.
— Понятно, Малыш, — говорит тот. — Оставайтесь там, где сидите.
— Передай еще, — встревает Улька. — Доктор Брустер содержится на пятнадцатом этаже, тренажерный зал. Доктор Брасс — на семнадцатом, люкс 1701. Бригадный комиссар Лонг — на двадцать первом, в буфете. Эти подонки подмели всю жратву, но пьют аккуратно и только пиво… Один представитель мэрии сидит под замком в подсобке двадцатого этажа, другой, по моим предположениям, выступает в качестве живого щита при главаре, и тот таскает его за собой повсюду.
— Спасибо, комиссар, — отвечает Таран. — Теперь-то мы их сработаем всухую.
— Улька, — говорю я. — Откуда ты все знаешь… ну, про то, кто где содержится?
— Секрет фирмы, — скалится он. — Нам тоже досаждали террористы. И я на всякий случай выучил хинди. Сегодня пригодилось.
Я стаскиваю с себя опостылевший белый сюртук, распускаю его на полосы и увязываю пленника, как ржаной сноп. Он по-прежнему в отрубе, от него разит прелым волосом и мочой. Улька тем временем приоткрывает дверь в коридор. Мимо нашего номера беззвучно пробегают «кайманы». Сейчас их не менее десятка.
— Вооружись, комиссар, — говорю я. — Еще ничего не кончилось.
Улька ухмыляется и ловит на лету переброшенный мною «волк».
— Дерьмовая машина, — замечает он, примеривая ган к своей руке. — Я предпочитаю «швессер-магнум».
— Ясное дело, — киваю я. — Вы, прибалты, всегда были пижонами.
Я достаю пачку «Бонда». Мы молча закуриваем.
— Гоша, — наконец нарушает он тишину, и видно, что затевать этот разговор ему ох как непросто. — Я честный человек. Может быть, не всегда смелый… Поэтому не стану лгать и притворяться. Я не знал, что ты выжил в той заварушке. И оттого не искал тебя, чтобы оправдаться.
— А я выжил. Хотя мне достались все пули, что мы могли бы поделить на двоих.
— Но к чему оправдания? Я действительно оставил свой пост. Это непростительно, это безрассудно. Однако подлого умысла в том не было!
— Что же с тобой приключилось? Ты испугался? Тебя купили?
— Ты не прав, Гоша. Я повторяю, была глупость. Сумасбродство. Я и предположить не мог, что боевики отважатся на прорыв именно на нашем участке и в тот момент, когда я отлучусь с поста! Но я не испугался. Разве тогда я походил на труса? Это сейчас, с годами, я уже не такой бравый молодец. Потому что всякий человек, обзаведясь детьми, начинает думать о том, кто будет их растить и ставить на ноги, если не он сам…
— У тебя есть дети? Поздравляю. Я не знал.
— Откуда тебе было знать? У меня двое — мальчик и девочка. У меня красивая жена. Свой дом. Теперь ты приедешь ко мне и все увидишь собственными глазами. Но не о том речь… Я не испугался и меня не купили. Все гораздо проще и банальнее. Помнишь нашу последнюю с тобой хозяйку?
— Конечно, помню. Звали ее, кажется, Фатима.
— Да, прекрасная вдовушка с бездонными очами… Уже позднее я не раз думал: может быть, все было подстроено? Может быть, она нарочно пришла ко мне в рощу, чтобы я занялся с нею и просмотрел десант боевиков?
— Выходит, тогда, в роще, ты ее трахнул?!
У меня глаза на лоб лезут. А господин комиссар Маргерс делается пунцовым от смущения.
— Зачем ты так, — бормочет он. — Все было очень деликатно и красиво. Но… в общем, ты угадал.
Ай да скромник, ай да моралист! А сколько он мне крови попортил за мои похождения, сколько нравоучений впарил, каких только святых не ставил в пример!
— И пока ты жарил нашу красавицу-недотрогу, боевики проскользнули в мою сторону?
— Именно так и было, Гоша.
— Но как же ты отвертелся перед командованием?.
Он отводит взгляд.
— Это было непросто, Гоша. Но я отвертелся.
Я пускаю тлеющий окурок ракетой в приоткрытое окно.
— Если это правда, Уля… если ты мне сейчас не лепишь скульптуру…
— Я христианин, Гоша, — торжественным жестом он поднимает ладонь. — Пусть меня покарает Господь, если я лгу.
— Ладно тебе, — ворчу я. — Мало того, что меня боевики посекли в капусту, так он еще и даму свел с конюшни…
Я могу еще какое-то время строить суровое лицо и винить его во всех смертных грехах. Это ничего уже не значит. Я счастлив. Мне хочется обнять этого хлыща и не отпускать от себя ни в какую чертову Латвию. Судьба вчера отняла у меня друга. Но ей хватило совести вернуть мне старый долг.
Отворачиваюсь к окну, окунаю свое горящее лицо в струи вонючего сквозняка, прилетевшего сюда с грязных заводских окраин Гигаполиса… Господи, чего я только не нафантазировал за эти годы, каких догадок не насочинял, каких страшных кар ему не насулил! А как просто все разъяснилось! Просто — и смешно. Окажись у него любое иное оправдание, ни за что бы не простил. Но роща и прекрасная вдовушка…