— Да уж… С одной стороны — мы с нашими невеликими силами и страшными потерями. С другой стороны — Зомби, который мечется по городу, приставив ствол к виску Индиры. С третьей — кадавры, которые хотят неизвестно чего и без колебаний пускают в ход оружие. С четвертой — Пекло, вдруг проявившее интерес к планам своего бывшего коллеги настолько, что пошло на нарушение перемирия.
— Господи, только не было бы какой-нибудь пятой стороны, которая манипулирует этим вертепом исподтишка… — вздыхает Сполох. — Как ты думаешь, Степаныч, что предпримет Зомби?
— Все что угодно, Сергей. Он в отчаянии. Он способен убить Индиру. Или потребовать за ее жизнь деньги и гарантию беспрепятственного выезда из Гигаполиса…
— Это сколько угодно, пусть катится!
— Или прикрыться ею, когда приступит к исполнению своего плана. Только… я не верю, что Пекло и вправду не знает о его намерениях.
— Думаешь, похищение Авилова — операция прикрытия?
— Я не знаю, Сергей. Мы не в шахматы играем. То есть, конечно, мы-то, может быть, и в шахматы. А они могут играть, к примеру, в рэндзю… Мы пытаемся выстроить версию на основании разрозненных, мало стыкующихся и порой невероятных фактов. Кто же после этого назовет ее достоверной?
— Положение — хуже не придумаешь. Нет, можно и хуже. Если вдруг выяснится, что ни один из фактов, уложенных в основу нашей версии, изначально не имел к ней никакого отношения. Что никаких кадавров в природе не существует, а был один-единственный мутант, бедолага, пришедший к Зомби пожаловаться на судьбу и случайно напоровшийся на авиловский шок-ган. Что Зомби носится по Гигаполису просто так, от скуки и безысходности чиня разбой. Что Пекло и слыхом не слыхивало об Авилове. А тот, прикончив своего давнего обидчика Маргерса, под шумок смылся из «Националя» и вообще оказался большой сволочью, запутавшей нам все карты…
— Нет, все не так! — протестую я. — То, что вы говорите, невероятно еще более, чем наша версия.
— А то я не знаю! — усмехается Сполох.
Он встает из кресла и медленно разгуливает по кабинету. По его походке не скажешь, что еще полчаса назад этот человек был в состоянии глубочайшей алкогольной интоксикации.
— Будем считать, что наш рабочий день начался, — говорит он. — И начался удачно.
— Что ж тут удачного?! — поражаюсь я.
— Потому что минуло два дня, а ничего действительно страшного из того, что я ожидал, еще не стряслось.
— Кактус-Кампус? — спрашиваю осторожно.
— Да, Степаныч, да… И я не намерен больше безвольно дожидаться этого. Мне нужно защитить Кактус-Кампус, и я его защищу. Мне нужно найти Зомби — и я найду его. В конце концов, он покуда не лишился своей схемы…
— Индира — тоже.
Сполох удивленно вскидывает брови — ни дать ни взять директор Китаев! — и я поясняю:
— Ее схема непременно должна быть в наших архивах.
— Да, у нее было трудное детство… Что ж, будем искать две схемы вместо одной. И еще — нужно придумать, как довести до Пекла наше… неудовольствие. Чтобы вернули нам Индиру — если пекельники в том замешаны — и Авилова.
Я подхожу к окну. «Неудовольствие, — повторяю мысленно. — А как же еще это назвать? Мы так свыклись с существованием друг друга, что постоянно расшаркиваемся и обмениваемся воздушными поцелуями. В надежде, что незримый партнер все же увидит и оценит наше к нему благорасположение. Ну, нашалили ребятки, перегнули палку. Погрозим им пальчиком — авось исправятся. Паскуды…» И перед моими глазами проплывают старые, поблекшие картины. Бойня в комиссариате на Красной набережной. Взрыв в кинотеатре «Колизей» — там как раз Для детишек крутили американские мультики. Налет на коммерческий Гигабанк: перебили всех, кроме одного охранника, как оказалось впоследствии — наводчика. Трижды меня подстерегали в подъезде. Дважды хотели размазать по стенке автомобилем в темной подворотне. Без числа раз стреляли в спину. Немного реже — в упор. Жену запугали до такой степени, что начало отказывать сердце… пока не отказало совсем. Половину моего курса Академии попросту выбили, как стеллеровых коров!. Это мой личный счет к Пеклу. И если они думают, что я списал все долги по причине перемирия, то сейчас я в подходящем настроении, чтобы взыскать хотя бы проценты.
— Тут нечего выдумывать, — говорю я наконец. — И нечего играть с ними. Ни в шахматы, ни в рэндзю, ни тем более в поддавки. Если мы хотим получить назад Индиру, то нам следует сделать так, чтобы они ее отдали. Чтобы они знали свое место и кто хозяин в этом проклятом городе…
— Что ты задумал? — Сполох разглядывает меня с нескрываемым любопытством.
— Хочу поговорить с Тунгусом.
— Думаешь, он имеет прямую связь с Пеклом?
— Я знаю, что это так. И дай мне, пожалуйста, человек десять трассеров.
— Ты хотел сказать — «кайманов»?
— Нет, именно трассеров. И чем они будут страшнее, тем лучше.
Сполох выделывает сложные манипуляции сигаретой, размышляя. И, придя к какому-то выводу, лезет в карман за фонор-картой:
— Спешнев, здесь комиссар Сполох…
Приложением двух указательных пальцев я открываю личный сейф. И, может быть, впервые за последние десять лет делаю это не ради архивных дискет, а из-за пыльного шок-гана.
— Все будет хорошо, Сережа, — говорю я Сполоху. Голос у меня какой-то… самому незнакомый. — Занимайся своими делами. Они непременно вернут Индиру.
И быстро покидаю свой кабинет, чтобы не растерять давно забытое, стершееся с годами, а теперь вдруг вновь ожившее во мне острое чувство врага.
— Глупость, — с сердцем говорит Азраил. — Нелепица… Ну зачем это им? Какой в том прок? Если они хотят делать бизнес — пусть придут к нам, и мы договоримся. Но для чего уничтожать Гигаполис?!
— Ну, и что ж это за «третья сила»? — спрашиваю я.
— Мы не знаем. Мы лишь строим догадки. Сначала думали, что сюда снова, как в прошлом веке, прорывается «Коза Ностра». Или колумбийцы. Или кто-то еще. Не подтвердилось. А потом мы нашли логово.
— Они поселились рядом, — говорит Маркольф. — Под боком у нас. Наши люди несколько раз сталкивались с ними нос к носу. Они роют свои шахты сквозь наши улицы. У них здесь эти… — лицо его задергалось от едва сдерживаемого отвращения, — Инкубаторы…
— И они не хотят договариваться, — подытоживает Азраил. — Они хотят только разрушать. Стреляют без разбору. Идиоты.
— Так это что — мутанты? — осторожно предполагаю я.
— Мы тоже думали — мутанты, — говорит Саммаэль. — Но если это и мутанты, то очень странные.
— Может ли человек, давно умерший и зарытый в землю, вдруг мутировать настолько, чтобы снова подняться, напялить на себя ветхое рванье и мотаться по земле, как живой? — спрашивает Азраил в пространство.