— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Наверное, ты ошибся в прогнозе?
— Я совершил преступление. Ты сейчас гуляешь с убийцей. Тебе не страшно?
— Ну какой из тебя убийца? Тоже придумал… Настоящий убийца — это выродок, нравственный мутант. Разве ты таков?
— Нет, — Грант усмехнулся. — Но кому от этого легче? Мне? Тем, кто погиб? Их детям и женщинам? Или возьмем, к примеру, Кратова…
— Вот он бы мог, наверное, — неожиданно сказала Джемма.
— Почему? — опешил Грант.
— Вспомни, какие у него глаза. Жесткие, ледяные. Как прицел у фогратора!
— Видела бы ты, как он с этим фогратором управляется, — пробормотал Грант. — Был у нас инцидент… Это звездоход, Джем. Не в пример твоему блестящему командору, что бы она себе ни воображала. У него есть одно качество. Не пойму только, прекрасное или пагубное. Он ненавидит отступать. И когда его загоняют в тупик, он переходит в контратаку, причем такую отчаянную и яростную, что одерживает победу. Любой ценой. И я не думаю, что он отдал бы маяк пантаврам, даже если бы вы опоздали. Хотя мне в голову не идет, как бы он этого добился… Но ты не права: он такой же человек, как и я. И ему тоже трудно в изгнании.
— Может быть. Но кому могло понадобиться загнать его в тот тупик, из-за которого он здесь, а не в Галактике?
— Давай лучше о тебе, — славировал Грант. — Разве тебе легко в твоем Патруле? Здоровенные мужики сбегают оттуда в Звездную Разведку! А вы со своим девичником как-то держитесь.
— Нелегко, — согласилась Джемма. — Но зато ощущаешь себя сильной, умелой, независимой…
— Шустрой на всякие придумки, — поддакнул Грант. — Вроде инфразвуковой защиты. А вот классики утверждают, что-де сила женщины — в ее слабости.
Джемма остановилась, держась за его руку. Ее гладко причесанная головка едва доставала Гранту до плеча.
— Надо подумать, — сказала девушка. — Как-нибудь на досуге. Наверное, классики выступали опять-таки с позиций мужчин. Они же все как на подбор мужчины.
— Особенно Сафо, — промолвил Грант. — Нет, лучше Ахматова:
Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?
— У Ахматовой есть и совсем другое, — лукаво улыбнулась Джемма.
Тебе покорной? Ты сошел с ума!
Покорна я одной господней воле.
Я не хочу ни трепета, ни боли,
Мне муж — палач, а дом его — тюрьма.
Вообще-то иногда хочется чего-нибудь такого… как сейчас. Только не вздумай цитировать своих классиков при нашем командоре!
— Очень нужно, — фыркнул Грант. — Не стану я с вами, амазонками, дискутировать. Еще съедите! Мне достаточно сознания того, что за моими плечами многовековой опыт предков. Гены еще скажут свое веское слово. И всем вам, во главе с вашим великолепным командором, предстоит тетешкаться с розовыми ляльками. И умильно сюсюкать, слушая их агуканье.
— Исключено. Тетешкайтесь сами!
— Ты не амазонка, — сказал Грант, обнимая ее за круглые плечи и привлекая к себе. — Ты болтушка.
Его пальцы вдруг сами собой наткнулись на застежку комбинезона и довольно легко с ней совладали. Под жесткой снаружи, но согревающе-мягкой внутри тканью, к его удовольствию, была сразу девичья кожа, смуглая и тугая, и больше ничего существенного. Пока он, обмирая от нетерпения, совлекал комбинезон и все несущественное и касался раскаленными ладонями этой кожи, Джемма стояла неподвижно и спокойно, не помогая ему, но и не препятствуя, впрочем. Лишь на лице ее застыло выражение терпеливого любопытства.
— Это я, — сказала командор Климова, стоя в дверях. — Не ожидал?
В простом белом платье на манер сарафана, со свободно распущенными по плечам светлыми волосами, она выглядела здесь пришелицей из иного мира. Из Внешнего Мира…
Кратов рывком поднялся и потянулся за брошенным в угол свитером.
— Не беспокойся, — произнесла Климова. — Своими бицепсами ты меня не шокируешь. Хотя кожа у тебя далеко уже не атласная… Корабль сейчас на орбите. Наш инженер, Зоя Летавина, обрабатывает термосферу. Я там не нужна. Где можно присесть?
— Я потеснюсь, — пробормотал Кратов и неловко умостился на углу койки. — Зажечь свет?
— Не надо. Я хорошо вижу в темноте, а ты… Зачем тебе разглядывать меня?
— Я тоже хорошо вижу в темноте, — сказал Кратов.
Она села, подперев кулаками подбородок. Ее пронзительно-синие глаза светились — так почудилось Кратову, прежде чем он догадался, что в них отражается лучик света из коридора.
— Термический ожог? — спросила Климова, проведя пальцами по его груди.
Кратов кивнул. Во время пожара на Галактическом маяке в системе Магма-10 он обгорел, как головешка, от волос остались редкие кустики, а его напарник Фриц Радау погиб. Но честь Плоддерского Круга была соблюдена: маяк продолжал указывать путь кораблям, потерявшим ориентировку в экзометрии. А у Кратова отросли волосы, затянулись ожоги, возникла тяжелая пирофобия и появился новый напарник.
— А этот шрам откуда? — Ее пальцы нежно коснулись его плеча. — Похоже на скользящий след фогратора.
Это и был фогратор. На планете с романтическим именем Снежная Королева обитали мелкие и чрезвычайно сообразительные твари, похожие на земных белок, но с дурными наклонностями к самозабвенному обезьянничанью. Должно быть, они попортили немало крови ксенологам, прежде чем те дали аргументированное заключение об их неразумности… Однажды ночью Грант поленился задраить тамбур, и они вскрыли «незаговоренный» люк и заполонили собой маяк. Но настоящий ад начался, когда одной из них удалось утянуть у Кратова оружие.
«Что она делает? Думает ли она, что делает? Еще одно такое прикосновение — и я наброшусь на нее…»
Кратов стиснул зубы и отодвинулся к самой стенке.
— Это случай, — промолвила Климова, опуская руку. — Не судьба, а случай, что я встретила тебя здесь. Погналась за тобой много лет назад и настигла только сейчас… когда ты мне уже не нужен. Завтра я продолжу свой путь, а ты останешься тут. Вероятно, мы никогда больше не встретимся. Разве что случай снова сведет нас — чтобы я спасла тебя. Теперь ты понял, почему я пришла к тебе?
— Нет, — сказал Кратов.
— Я тоже, — Климова вздохнула. — Вот сижу и хочу понять. Кстати, отчего ты до сих пор один?
— Я плоддер. А плоддер всегда один.
— Ты и прежде был один. С тех пор, как Юлия бросила тебя… Как видишь, я все о тебе знаю. Хотя, казалось бы, зачем это мне?
— Я смогу объяснить тебе, зачем. Чтобы сравнивать мой путь и твой. И видеть, где ты меня обошла и насколько. Ведь ты же начала с того, что захотела мне что-то доказать!
— Это было давно. Сейчас я ничего не хочу доказывать. Прошло время, когда я доказывала — тебе, всему миру. Себе, наконец. Теперь все доказано, и я просто живу. И мне безразлично, что вокруг ничего не изменилось. Что по-прежнему в почете стальные мускулы, тяжелые челюсти, холодный взор и низкий лоб. Равно как и хрупкие плечи да бабья слезливость. То, что я живу своим делом — самое лучшее всему доказательство.