— А что же, и захват! — сказал Носов с вызовом. — Имперские Хищники Ярхамда сделают это с таким блеском, с таким аристократическим шиком, что эти мясники эхайны пасти поразевают. И при этом не прольется ни капли невинной крови! — Он помолчал, словно устыдившись своего неожиданного энтузиазма. — Ну, почти ни капли…
— Но после этого Галактическое Братство придется называть как-то иначе, — сказал Кратов. — Галактическая Империя… Каганат… но уж никак не Братство.
— Рано или поздно эхайны будут среди нас, — сказал Агбайаби. — Вот за этим круглым столом, — он постучал сморщенным кулачком по столешнице перед собой. — Никуда им не деться, вот в чем парадокс. И мы не хотим, чтобы они помнили о пережитом унижении.
— А как же быть с нами? — спросил Грозоездник. — Мы то уже унижены.
— И мы, — отозвался из своего узилища Блукхооп.
— Да и мы, в общем, тоже, — сказал Носов. — Пассажирский лайнер «Равенна». Двести душ, женщины, дети… что еще нужно, чтобы разъярить человека? Исследовательская станция на Зефире. Сорок душ. И, предположительно, станция с галактическим маяком на Форпосте… Кучка безответственных наглецов… каких-то жалких десять миллиардов особей которая плюет в лицо Галактическому Братству.
— Должны же быть какие-то причины этому шабашу! — воскликнул Грозоездник. — Мы просто их не знаем. Старые счеты, нарушенные табу… да мало ли что!
— Если бы знать причины, — сказал Агбайаби, — их можно было бы устранить. И скоренько сесть за стол договариваться.
— Вы правы, — сказал Блукхооп. — Причины должны быть. Кроме тех случаев, когда они могут отсутствовать.
— Что же тогда? — спросил Агбайаби.
— Эхайны, — Блукхооп назидательно воздел один из манипуляторов, — могут испытывать неприязнь ко всем, кто не эхайн.
— И выстроить на этом религиозный культ? — спросил Кратов.
— И выстроить на этом мировоззрение. То бишь не один, а ВСЕ культы. В том числе пресловутый «Кодекс Эхлидх», кодекс насилия. И объявить войну всей Галактике.
Наступило тягостное молчание.
— Господи, до чего же не хочется воевать! — снова сказал Агбайаби.
— Никто не хочет воевать, — сказал Грозоездник. — Даже мы, униженные. Война — предприятие отвратительное, противное самой природе разумного существа. Поэтому мы, исполнившись терпения, ждем озарений, открытий, нового поворота событий здесь, на Эльдорадо. Хотя наши инженеры восстанавливают древние проекты тяжелых осадных станций… А тысячи наших коллег точно так же ждут чуда и перемен в других уголках мироздания… куда могут заглянуть эхайны.
— Что им может понадобиться на Эльдорадо? — пожал плечами Кратов.
— Это типичный галактический перекресток, — сказал Понтефракт. — С явным преобладанием гуманондных рас. Здесь легче не выделяться, проще затеряться. Аппарат социального контроля — в значительной степени дань формальности. Эхайны могут еще какое-то время уповать на фактор неожиданности и консервативность институтов Галактического Братства. Но если они не идиоты… не полные идиоты, то они должны понимать, что однажды мы решим защищать свои интересы. И они захотят узнать, где и как мы намерены это делать.
— Неужели мы так похожи? — недоверчиво сказал Кратов.
— Вы даже не подозреваете, насколько вы близки, — проворчал Блукхооп.
— Вы что, угодили в стиральную машину? — спросил Конрад, мрачно рассматривая побитое кратовское тело.
— Пытаюсь пробудить в себе атавизмы, — уклончиво сказал Кратов.
— Вы профессиональный боец?
— Скорее, любитель острых ощущений.
— Оно и видно… Не спорю, когда-то вы уделяли спорту изрядное внимание, но теперь ваши мышцы говорят мне иное. — Конрад пробежал сухими и тонкими, словно скрученными из стальной проволоки, пальцами по плечам Кратова. Тот невольно поежился. — Был длительный перерыв в тренировках… лет примерно с пяток… затем они возобновились, но носили нерегулярный и даже сумбурный характер. Да и в настоящее время нельзя сказать, что вы ведаете, что творите. И уж, разумеется, никаких следов профессиональных спортивных травм!
— Вам бы на Буканерах работать проскопистом, — промолвил Кратов. — Видите ли, я ставлю на себе некий эксперимент…
— Эксперимент! — поморщился Конрад. — Что бы вы из себя ни изображали, интеллект и образование несмываемо отпечатаны на вашем лице. Под гематомами и ссадинами этого не скрыть. Так что пока вы, с намертво впечатанным в подкорку уважением к личности и врожденным отвращением к насилию, будете играть в гладиатора, вас необратимо деформируют. Не знаю, господин Кратов, что за эксперимент вы над собой ставите, но пока он вам не на пользу… — Он обошел кругом, оценивая поле деятельности. — Там, где вы развлекаетесь, что — массаж не делают?
— Отчего же, — ревниво возразил Кратовч — Делают, и неплохой. Сам же Ахонга и делает.
— Знаю такого, — проворчал Конрад. — Дерьмо он, а не массажист. Жуткий дилетант. Как и всякий в своем деле на этой несуразной планете. Клянусь кошкой, целая планета дилетантов!.. Ну-ка, сделайте пару приседаний. — Кратов подчинился. — Как это у вас еще колени гнутся?!
— Должны быть планеты профессионалов. — заметил Понтефракт, скромно — в той мере, в какой это понятие было применимо к его гигантской фигуре — притулившийся в уголке комнаты, с неизменным бокалом и не зажженной сигарой. — Например, Титанум, мир экспертов по выживанию. Должны быть планеты бездельников. Например, Амрита. И, вне всякого сомнения, просто обязаны быть планеты дилетантов. Где каждый может заниматься чем хочет. Удовлетворить любую фантазию. И не опасаться, что какой-нибудь ретивый профи упрекнет его в дилетантизме.
— За каким же чертом вы сволокли сюда столько профессионалов? — удивился Конрад. — Гладиаторы, ящеры шипоносные…
— Что вы, что вы! — протестующе замахал сигарой Понтефракт. — Да разве же мы профессионалы! Смешно даже говорить об этом… Здесь только один профессионал, и это вы, Конни, а мы — так, аматёры, погулять вышли…
— Есть люди, которые стали бы спорить, — сказал тот снисходительно. — А я не стану. Я уважаю свое дело и знаю себе цену. — Он еще раз придирчиво окинул взором Кратова. — Свежие гематомы… осаднения… рубцы эти дурацкие… откуда у вас эти рубцы, сударь? На механическую травму не похоже, скорее на ожоги.
— Были времена, когда я сражался не с людьми, а со стихией, — уклончиво ответил Кратов.
— Хорошо, — сказал Конрад с интонацией, из которой явствовало, что напротив, все было из рук вон плохо, безнадежно и совершенно непоправимо. — Ложитесь и расслабьтесь. — Кратов привычно откинулся на спинку глубокого кресла, обитого белым бархатом, что приятно щекотал между лопаток и холодил кожу. Спинка плавно поплыла книзу, превращая кресло в ложе. — Правильно, что вы пришли ко мне, а не к какому-нибудь костоправу с Буканеров…
— Это я его привел! — похвалился Понтефракт.