— Вы же сами закладывали бионтам программу самоуничтожения, — напомнил Кратов.
— Это была ошибка. Она могла привести к большой беде.
— Но Майрон же попытался ее исправить!
— Майрон оказался достаточно умен, чтобы внести коррективы в ментальные программы, — покачал головой Тонг. — Строптивые или бракованные бионты не умирали. Они вынуждены были уходить и прятаться. Реакция отторжения. Их отбрасывало от детей, как от силового поля… — Он на мгновение погрузился в свои мысли. — И от всех нас, учителей, увы — тоже отбрасывало. К счастью, вы оказались настолько большим, что никакие программы на вас не отреагировали.
— Тот редкий случай, когда я благословляю свой рост, — заметил Кратов. — Не пойму только, чего это Майрон так ополчился на единорога.
— Ему хотелось сделать больно Риссе, — невесело улыбаясь, промолвил Тонг. — Он решил, что она слишком независима… от него. Ему хотелось, чтобы она все время вертелась где-нибудь неподалеку, как другие девочки. Чтобы с восхищением заглядывала ему в рот, восторгалась, какой он умный, и с готовностью принимала его знаки внимания. Но, увы, Майрон с его гипертрофированным интеллектом Риссе уже не интересен…
— Какое-то время парня ждет нелегкая жизнь, — задумчиво сказал Кратов, припомнив рассуждения Грегора о клыках и щетине.
— И в-третьих, — сказал Тонг. — Я благодарен вам за доверие. Вы оказались достаточно мудры, чтобы предоставить нам возможность самим исправлять наши ошибки. У вас было моральное право собрать всех детей и прочесть им суровую нотацию. Но вы поступили иначе.
— Точнее, я не поступил никак, — поправил Кратов. — Это не совсем в моем стиле, но… из меня неважный учитель. Должно быть, я не настолько взрослый сеньор, чтобы не бояться детей.
* * *
Гравитр прилетел к полудню. В кабине сидел мощный подросток, которого все называли Большим Виктором. По всей видимости, он уже был в курсе последних событий, отчего имел комично перепуганный вид. Его немедля облепила малышня и повлекла на правеж к учителям. Быть может, тайне происхождения круглоухого бионта суждено было раскрыться.
Кратов подхватил свою сумку. Слава богу, его никто не провожал, кроме, разве что, Сэра Генри — так на скорую руку окрестили баскервильского пса, приладив ему на морду круглые черные очки-консервы, чтобы уберечь от яркого дневного света гипертрофированные больные глаза.
Кряхтя, он поднялся и побрел к машине. Его слегка пошатывало, в голове все еще плавали лоскутья болезненного тумана.
Откуда-то из-за угла вывернулся Майрон. Завидев Кратова, он придал лицу крайне озабоченное выражение и попытался проскользнуть мимо.
Это ему не удалось.
Сэр Генри глухо заворчал, а Кратов сцапал Майрона за плечо.
— Шерстистый носорог, — сказал он с наслаждением, — был глупым, упрямым и свирепым животным. Таким же, как и его местные правнуки, но намного крупнее. И все его нравственные пороки количественно соответствовали его габаритам. И с прохожими он раскланиваться не станет. Генофонд не позволит. А если ты снова схитришь и поправишь ему инстинкты, это будет уже не шерстистый носорог, а кукла, зомби. Ты знаешь, что такое «зомби»?
Майрон, хлюпая носом, закивал, как болванчик.
— Ты хочешь сделать носорога-зомби?
Майрон с той же частотой отрицательно замотал головой.
Кратов подумал, чего бы еще сказать страшного и убедительного, но в голове больше не рождалось слов, допустимых для употребления в обществе детей.
— Иди и впредь не греши, — буркнул он, отпуская плечо.
Сумка полетела в открытую кабину. Кратов попробовал молодцевато вспрыгнуть следом, как обычно и поступал, но острая боль, проснувшись в плече и отозвавшись под лопаткой, вынудила его убавить резвость. Он опасливо поднялся в кабину и умостился в кресле пилота.
Сэр Генри стоял в некотором отдалении, вывалив язык и искательно шевеля обрубком хвоста.
— Ты же понимаешь, — сказал ему Кратов. — Я не могу тебя забрать с собой. Тебе нужно быть здесь. Тебя здесь будут кормить, лечить и жалеть. Пусть только попробуют не жалеть… А у меня даже дома своего нет. Будь здоров, парень.
Он захлопнул дверцу и запустил генераторы.
Позади него деликатно откашлялись.
— Только не думай, Третий, что я не чуял твоего эмо-фона, — проворчал Кратов. — Ты его заглушил, не спорю. Но эти ухищрения для меня не годятся.
Ертаулов бесшумно переместился в соседнее кресло.
Старый, изношенный, опустившийся человек. Неряшливо одетый в вытертые добела джинсы и заношенную серую фуфайку, плохо выбритый. В черные, отросшие сверх меры волосы вплелись седые пряди. Запавшие глаза утратили прежний живой блеск. Никакой это был не прежний Стас Ертаулов, а нечто совершенно иное, чужое и даже страшноватое.
Но вот он улыбнулся. И эта бурая, обветренная рожа на мгновение преобразилась, словно из-под грубо нанесенной на древний холст авангардистской мазни вдруг проступил чистый и юный лик.
— Привет, Второй, — сказат Ертаулов просто. Как будто не было этих бесконечных лет и десятилетий, а расстались они только вчера… выйдя из-за столика какой-нибудь нехитрой таверны, вроде «Ангел-эха».
Кратов молча кивнул, собираясь с мыслями.
— Что же ты хочешь от меня, Второй? — спросил Стас. — Зачем же ты меня искал? А?
* * *
— Куда мы летим?
— Пока что ты летишь со мной. Когда мы окажемся на материке, ты сам назовешь мне ту клинику, в которую мы двинемся дальше. Кстати, вот тебе список самых лучших, — Кратов включил автопилот и, пошарив в кармане куртки, вытащил листок белой бумаги, заполненный мелким и аккуратным почерком учителя Тонга.
— У меня со здоровьем все в порядке, — насторожился Ертаулов.
— Конечно, конечно. Если только ты и дальше намерен прятаться от меня и от всего остального мира по темным углам…
— Я прекрасно жил все эти годы. Мне никто не нужен. И я никому не нужен!
— Говори только за себя. Как ты ни старался оборвать все связи, на этой планете еще осталось несколько десятков людей, кто помнит тебя и любит.
— Любит?! — Стас залился отвратительным истерическим смехом. Никогда раньше он так не смеялся. — Где же они были раньше с их любовью? Где они были эти двадцать лет, когда…
— Вот видишь? Тебе вовсе не было так замечательно, как ты утверждаешь. Тебе нужна была помощь. Но ты же ни о чем не просил.
— А я должен был просить?
— Видишь ли… — Кратов улыбнулся. — Человек устроен не намного сложнее, нежели автомат для раздачи горячих сосисок. И к тому, и к другому нужно хотя бы подойти. И очень желательно как-то обозначить свои намерения.
— Ненавижу горячие сосиски! — прошипел Стас.
— Вот поэтому никто и не знал, что с тобой происходит, и что тебе нужна помощь, — рассуждал Кратов. — Ну кому могла прийти в голову такая бредовая мысль, что весельчаку и остроумцу Стасу нужна поддержка? Когда он сам всегда был поддержкой нуждающимся… Кто мог знать, что Стас давно уже не весельчак?