Но разбудить меня ей все же удалось.
Тогда же, на Огигии, понял я, что женщины бывают милые, привлекательные, красивые и прекрасные (уродливых там не было, они стали попадаться много позднее, в других местах и в другие времена). Что Калипсо — Прекраснейшая Из Женщин. И что женщины — это лучшее, что есть в этом мире. Такое вот убеждение я вынес из времени, проведенного с Калипсо, и не сразу отучился убивать тех, кто полагал иначе.
Ее лицо было несовершенно. И нос чересчур велик. И один глаз темнее другого. И лоб невысок. И волосы жесткие, как проволока. Но когда мне стали встречаться женщины с совершенными чертами лица, было поздно. Мой идеал красоты уже был сформирован.
...Не могу вспомнить, что послужило тому причиной, но однажды я попытался сбежать. Вряд ли то была размолвка... мы не, умели ссориться, да и поводов не было. Возможно, из любопытства, чтобы испытать свои способности, выяснить о себе нечтоновое. Я приглядел в бухте занесенную песком лодку, тайно изготовил весло, и ночью, в полнолуние, пустился в бега. По мере того как лесистая громада Огигии таяла на фоне ночного неба, а впереди во всю ширь распахивалось равнодушное спящее море, в толще которого бесшумно скользили светящиеся призраки подводных тварей, мое человеческое сердце наполнялось тревогой и пониманием собственного безрассудства. Что я стану делать? Кому я нужен — дезидеракт без Веления, нелепый, незавершенный?.. Но, к моему облегчению, скоро обнаружилось, что я недооценил древний Уговор. Днище лодки вдруг заскребло по отмели, и я, не успев даже протереть глаза, обнаружил себя в той самой бухте, откуда затеял свой нелепый побег. Словно не я изо всех сил выгребал в открытый простор, а сам остров совершил хитрый маневр и обогнул меня, тем самым отрезав путь к не слишком-то желанной свободе. Картина мира по Фалесу получила подтверждение откуда не ждала, с небольшой, впрочем, поправкой: внутри довольно-таки небольшого водяного пузыря плавал один-единственный островок. Впрочем, вряд ли Фалес сумел бы оценить мой опыт по достоинству, да и я тогда знать не знал этого имени, за семь веков до появления на свет его обладателя.
Мое пространство замкнулось на Огигии. Да и само время остановилось. Дни, месяцы, годы — эти понятия утратили для меня смысл.
...А потом она умерла.
Я не замечал ее увядания, пропустил момент, когда началась старость. Признаюсь, мне это было безразлично. Я не менялся, она — менялась. Какая разница? Все равно за этой ветшающей телесной оболочкой я видел ее прежнюю, истинную, ни на гран не изменившуюся с первых мгновений нашей встречи. Наши прогулки становились короче, а беседы длиннее. Или мне это казалось? Я сидел подле ее ложа, держал ее за руку, и мы молчали. Слова были ни к чему.
Наконец она сказала:
«Я хочу произнести Веление». — «Я никуда не тороплюсь, и ты не спеши». — «Зато я тороплюсь. Ты ведь не можешь вернуть мне молодость?» — «Пока не произнесено Веление, я почти ничего не могу. Веление определяет пределы моего всемогущества». — «Да, ты говорил... А еще ты говорил, что всякое Веление противоречиво». — «И поэтому призываю тебя подумать еще раз». — «Еще ты говорил, что это не поможет... Я знаю, что совершу ошибку, и не боюсь этого». —«Возможно, этого боюсь я». — «Услышать такое из твоих уст по меньшей мере забавно». — «Я и сам поражен, что это так меня тревожит». — «Ну, да неважно... Ты готов повиноваться?»
После непродолжительного молчания, со скорбью в сердце я отвечал:
«Да, готов».
«Внимай же...»
И она произнесла Веление.
«Живи дольше всех», — сказала она.
И посмотрела на меня с таким видом, будто с избытком вознаградила за несовершенные еще подвиги.
Теперь ничего нельзя было ни вернуть, ни исправить.
«Ты проклятая дура, Калипсо, — сказал я печально. — Неужели нельзя было придумать что-то поумнее? Что-то для себя?» — «Но я ничего не хочу для себя. Все, что мне было нужно, я получила. За те годы, что мы были вместе». — «Так ведь и мне ничего не нужно. Я не желаю от тебя таких подарков». — «Ты сам не знаешь, чего хочешь». — «А с чего ты взяла, что я вообще чего-то хочу?» — «Теперь, быть может, ты и этому научишься». — «Времени у меня будет предостаточно... Да и не подарок это вовсе. И не Заклятие. Скорее проклятие... Во имя Создателя Всех Миров, только ты способна на такую божественную глупость!»
Затем она спросила со слабой улыбкой:
«И что же твое всемогущество? Оно способно сделать меня юной?»
«Нет, Калипсо. Я еще не все знаю о себе, но этого я, конечно, не могу»
«Значит, я не успею тебе надоесть», — сказала она удовлетворенно и закрыла глаза.
Ее рука остывала в моей ладони.
Она не могла мне надоесть. Я даже не насладился ею в полной мере. Как скоро все закончилось!..
Зачем она столь кропотливо творила из меня человека? Неужели поверила в мои слова об идеале? Успел ли я хотя бы отдаленно стать похожим на то, что она увидела во мне своим внутренним зрением в тот давний час? И сколько же нужно лет, чтобы женщина могла сотворить из глупого, грубого, почти звероподобного существа, каким является всякий мужчина, свой идеал?
Я никогда уже не получу ответов на эти вопросы.
Я многому научился у нее. Секс — это мелочи, о которых приятно вспомнить, но совсем не главное. Я научился чувствовать, как человек. Почти научился любить.
Не успел только научиться плакать. Здесь редко приключались поводы для искренних разочарований, таких, чтобы до слез. Да вообще никогда не приключались. Поэтому я сидел у ее изголовья, с сухими глазами, не зная, как жить, что делать со своей свободой в этом мире, и бездумно ждал, не случится ли что-нибудь, что укажет мне, как поступать дальше.
Тихо, словно тени Аида, появились прислужницы в темных покрывалах. Оказывается, они тоже состарились... но не все, были и новые лица, совсем юные. У меня не было повода обращать на них внимание, пока рядом была Калипсо. Наверное, где-то в укромном уголке Огигии все же скрывалось селение, где были мужчины, а следовательно, и дети, которые подрастали и становились прислужницами хозяйки острова... пока она в них нуждалась. Меня оттеснили, разомкнули наши пальцы и забрали у меня мою Калипсо.
Больше я ее не видел.
Это и неважно. Достаточно было закрыть глаза и вернуть из недр памяти любой осколок мозаики по желанию. Снова увидеть ее молодой, совсем молодой... какой только захочется.
Теперь я мог идти куда заблагорассудится. Благодаря Калипсо во мне накопилось море любви к человечеству, почти такое же бескрайнее, как и то, что со всех сторон омывало берега Огигии. Даже не верилось, что однажды оно способно пересохнуть.
Беда была в том, что я никуда не хотел идти. Мне был неинтересен мир без Калипсо. Время для меня не просто остановилось: оно умерло вместе с Прекраснейшей Из Женщин.
...Мой покой был нарушен скоро и навсегда.