– А зачем огород городить? – спросил Драч. – Почему не взять Галея заранее и не предотвратить схватку? Я понимаю, предъявить ему нечего, но вы оперативники, придумайте, создайте предлог для задержания. Оно будет на моей, не на вашей совести. Я продержу его как минимум дней десять... Потом, если ничего не раскопаем, извинюсь...
– Вы не продержите его и трех суток, – прервал прокурора Гуров. – На серьезную провокацию я никогда не пойду, если мы задержим его за драку, то через час на вас обрушится телевидение, на следующий день – журналисты, и к вечеру вас снимут, а киллера освободят.
– Петр Николаевич, где ты отыскал такого чистоплюя? – спросил Драч.
– Лет двадцать с лишним назад на улице подобрал. Он с детства больной, – серьезно ответил Орлов. – Ты, Федул, такой старый, не помнишь, нас в те годы учили: коли не доказано обратное, человек невиновен.
– И сколько же ты, великий сыщик, собираешься людей уложить, чтобы доказать, что убийца есть убийца?
– Значительно меньше, чем генералы, правительство и президент уже уложили в Чечне, доказывая вообще неизвестно что.
– С таким языком и на свободе? – Драч поднялся. – Ну, желаю удачи, сыщики.
– Господин помощник прокурора, – Гуров открыл Драчу дверь, – не волнуйтесь, на свободе я временно, исключительно по недосмотру властей предержащих.
Неожиданно Драч обнял сыщика, на мгновение прижал, затем оттолкнул и вышел.
Гуров расхаживал по своему кабинету, Артем Ермаков лениво шлепал по клавишам, Крячко мастерил из бумаги кораблик.
– Солдат спит, служба идет. – Крячко выставил на стол свое творение. – Артем, хорошо быть подчиненным, скажи? Вторые сутки палец о палец не ударил, сидишь – балдеешь, и совесть ни гугу, помалкивает. Она знает: ты приказа ждешь, начальник рядом, ему с горки виднее.
Артем взглянул виновато, молчал. Гуров остановился рядом с Крячко, сказал:
– Станислав, я про твою совесть вообще никогда не слышал. Достань лист чистой бумаги и ручку.
– Момент, господин полковник, – Крячко открыл папку, выложил ручку. – Выполнено!
– Лейтенант, подождите, может, у вас случайно какая-нибудь завалящая мысль появится. Ермаков подошел, встал рядом.
– Мне необходимо провести конспиративную встречу у зоопарка. – Гуров нарисовал на листе крестик. – Сколько машин меня “поведут”?
– Наверное, две, – пробормотал Ермаков.
– Одна, – уверенно сказал Крячко, – а через пару минут их станет три.
– Согласен, – Гуров чертил и объяснял. – Сворачиваю на Калинина. Тут, я думаю, они разделятся: одна обгонит, другая останется на хвосте, третья свернет на Герцена, пойдет параллельным курсом. Напротив особняка Морозова я убыстряюсь и тут же ухожу направо, на Воровского...
– Поварская, – поправил Крячко.
– Думаю, за мной никто не свернет, две машины уйдут к Садовому, а третья, что в этот момент должна быть в районе Никитских, двинется параллельным курсом по Герцена. Одна с проспекта свернет в сторону Поварской...
Минут пятнадцать Гуров и Крячко спорили, как обрубить “хвосты” и с какой стороны выскочить к зоопарку чистенькими, где припарковаться. Ермаков лишь кивал и помалкивал.
* * *
Маршрут, который они чертили с Крячко, Гуров нарушил, известными ему дворами ушел от наблюдения и вскоре припарковался неподалеку от дома, где жили Бардины. Если человек столько лет проработал в сыске, то найти исправный телефон-автомат в Москве он сможет, и Гуров его разыскал, позвонил в квартиру свояченицы Бардина, убедился, что Ирина дома, и повесил трубку, опасаясь, что, если спросит разрешение заглянуть, нарвется на отказ.
Сыщик прошел мимо подъезда, еще раз убедился, что сопровождение отсутствует, выждал, когда в дом начала входить компания шумной и рослой молодежи, и миновал дежурную. У квартиры Гуров достал ключи, задумался. Можно интеллигентно позвонить, но нет гарантии, что дверь откроют. Вздорная, взбешенная поведением любовника, мадам могла сменить замок. Попасть в квартиру и встретиться с Ириной более чем желательно. Гуров осторожно вставил ключ, повернул дважды, дверь открылась легко и бесшумно. Тогда он позвонил – два коротких и длинный, как звонила супруга Бардина, – вошел и прикрыл за собой дверь.
– Ты? – Ирина поправила прическу, хотела что-то сказать, но Гуров решительно снял пальто, поцеловал женщине руку и сказал так, словно они виделись вчера:
– Здравствуй, девочка! Дай бедному менту рюмку, а лучше стакан чего-нибудь.
– Да, Гуров, признаю, ты мне не по зубам. – Хозяйка прошла в гостиную, мельком глянув на себя в зеркало. – Ты не бронепоезд, не танк, а нечто непробиваемое. Налей себе сам, начинай врать или, как вы выражаетесь, излагай свою легенду. Надеюсь, ты не опустишься до варианта: мол, ехал мимо и заглянул на огонек?
– Ты будешь очень смеяться, милая, но, когда мне нечего сказать, я всегда говорю правду. – Гуров налил себе солидную порцию виски, выпил, закусил долькой лимона.
– Не смешно. – Ирина подошла к бару и, не желая просить Гурова, налила себе немного коньяку. – Коли нечего придумать, давай свою правду.
– Я соскучился по тебе, на службе у меня нелады, рассчитываю на твою помощь. В свое время я хотел задать тебе несколько вопросов, но отказался от этой мысли, а теперь передумал.
Женщина, даже не взглянув на сыщика, поняла, что он действительно говорит правду, прижалась к нему бедром, сказала:
– Выпьем по второй и решим, с чего начать.
– Мы с тобой люди не стандартные, – Гуров налил напитки, кивнул и выпил. – Сделаем все шиворот-навыворот – сначала сладкое, потом горькое. Он взял Ирину на руки и отнес в спальню. Отстонав, покричав, наругавшись матом, она взяла его руку в свои, широкой мозолистой мужской ладонью вытерла потные лицо и грудь, сказала:
– Женился бы ты на мне, Гуров.
– Это вряд ли. – Он сел и закурил. – Мы из разных племен, нам вместе не жить. А встречаться можно.
– Не говори о моем отце и воспитании. Насколько мне известно, твои предки тоже не ковыряли землю и не рубали уголек.
– Верно, однако я маму и отца никогда в жизни предками не называл. И давай закроем тему, иначе поссоримся раньше, чем я задам свои вопросы, а ты на них ответишь.
– Понимаю, ты, так сказать, отработал и желаешь получить гонорар.
Взгляд Гурова стал задумчивым, глаза тронуло ледком, он заставил себя улыбнуться.
– Я старомоден, консервативен, никогда не бил женщин. Но в любом правиле существуют исключения.
– Бей! – Женщина подняла лицо, взглянула дерзко.
– С превеликим удовольствием!
Гуров молниеносным движением сдернул с Ирины простыню, ловко перевернул ее лицом вниз и отвесил по пышной заднице такую затрещину, что казалось, рядом выстрелили. Женщина зашлась в крике, вцепилась зубами в подушку, замолчала.