– Хоть самую малость откопай, детальку крохотную, фактик, но железный, чтобы не лопнул, не обломился. У меня хватка бульдожья, дай уцепиться, старый все вытащит.

Во время этого разговора следователь выбрался из-за стола, встал перед своим сейфом-шкафом на колени и извлек из его недр две толстые папки. Он обтер с них пыль.

– Видишь это дело? Он двух девочек убил, а я его безнаказанным оставил. Не просто убил, издевался. Отец у них на фронте погиб, мать потом с ума сошла, умерла вскоре. Убийца со мной на одной улице жил.

Лева посмотрел на обложку дела, еле прочитал фиолетовые выцветшие цифры – сорок шестой год. Следователь съежился, щеки у него обвисли, он вдруг сразу постарел.

– Мне эта картина преступления каждую ночь снилась. Вот так, дружок, не хватало доказательств. Убийца остался на свободе, шляпу при встрече со мной снимал, он в эдакой широкополой шляпе ходил.

Лева не выдержал, спросил, где преступник сейчас.

– Зарезали его свои же, – ответил следователь. – А я по их делу самоотвод взял. Мне строгача влепили. Я к тому рассказал, дружок, чтобы ты картинами преступлений не увлекался. Суд не выставочный зал, понятно, дружок?

А Нина шептала: «Левушка, я прошу вас, Левушка». В голове все путается, рядом эта девочка шагает, Аня. И от нее духами резкими пахнет. Нина пахнет водой и чуть-чуть лаком для волос.

– Я сдаюсь! – Аня дернула Леву за рукав, остановила. – Слышишь, сдаюсь, писатель! – она кричала, почти плакала.

Он нахмурился, не понимая происходящего, какой-то прохожий остановился, молодая женщина покатила детскую коляску быстрее и сказала:

– Вот так они нас доводят, молоко пропадает.

Лева подхватил Аню под руку, повел на другую сторону.

– В чем дело? Почему истерика? Кому ты сдаешься? – сердито спрашивал он.

– Не кричи на меня! – Аня разрыдалась. Горе ее было искренним, девушка даже забыла про тушь на ресницах. Размазывая ее по лицу скомканным платочком, Аня объяснила Леве, что решила его перемолчать, теперь сдается. Они ходят по городу уже час, она проголодалась и устала, он на нее не обращает ни малейшего внимания. Худенькая и жалкая, даже клеши поникли мятыми фалдами, Аня продолжала всхлипывать, поглядывала на Леву нерешительно, то ли ей плакать дальше, то ли прекращать.

– Прекрати истерику, или я сейчас уйду, – сказал Лева, подтолкнул девушку в подворотню. – Приведи себя в порядок.

В конце концов, разговаривать с ней моя работа, уговаривал себя Лева. Надо разобраться, какое она место занимает в компании. Что собой представляет Наташа? Насчет ее квартиры ответ в управлении дадут завтра. Лева дал задание проверить обеих девиц и, конечно, Сан Саныча по всем картотекам, учетам, задержаниям в отделениях милиции.

Из подворотни появилась Аня: носик воинственно поднялся, ресницы свежо поблескивают. Она несколько пренебрежительно взглянула на Леву и сообщила, что собирается зайти в «кабак».

– В ресторан я с тобой не пойду, ты не умеешь себя вести, – ответил Лева. – Хочешь есть – рядом кафе.

Девушка не ответила ни словом, ни взглядом, резко повернувшись, пошла прочь. Лева облегченно вздохнул и направился домой. Сейчас он примет душ, уляжется на тахту и спокойненько все обдумает. Если девочка его разыскала из чисто амурных соображений, то все прекрасно, если ее послали к нему, то в среду, на ипподроме, она станет ниже травы. Возможно, ей поручили его привести в определенный ресторан или вновь к Наташе. Лева сумеет подогревать интерес компании к своей особе, пусть они ищут подходы, он может подождать. Ему суд не грозит, у него нервы в порядке. Возможно, он в среду даже не зайдет на трибуны, а ведь им надо вытерпеть сегодняшний вечер, весь завтрашний день и среду. Вот он позднее и решит, встретиться им в среду или нет. Мы станем решать, вы – ждать.

Глава восьмая

Нина медленно подходила к ипподрому, миновав проходную, постояла у угла. Она ждала Леву, хотела увидеть его пораньше, побыть вместе несколько минут, ведь затем рысью побежит вокруг ипподрома новый день. Смерть Логинова сейчас казалась давно прошедшим, Нина стеснялась себе признаться в этом. Убили ее учителя, друга отца, прекрасного тихого человека, она же вспоминает о нем лишь на мгновения, тут же думает о молодом инспекторе. Он придет на конюшню, начнет неумело помогать конюхам, бродить, молчаливый, между денниками, удивленно поднимая брови, разглядывать лошадей и украдкой смотреть на нее, Нину. Она чувствовала на себе мужские взгляды с момента, как осознала себя женщиной. Мужчина либо маскирует свой интерес, прикидывается безразличным или насмешливым, либо смотрит восторженно. Главное же, все они торопятся, спешат объяснить, какие они необыкновенные, какие нестандартные, возвышенные или циничные, никогда не влюблявшиеся или прошедшие огни, воды и медные трубы, причем им безразлично, какими быть, лишь бы выделиться, лишь бы их не спутали с соседом. И от этого они действительно стираются. Нина забывает их имена, не помнит, кто из них любит безумно и впервые, кто устал от поклонения кинозвезд, решил отдохнуть, приволокнуться за наездницей, устроить себе эдакий месяц в деревне. Инспектор смотрел влюбленно, лишь краснел порой, смущенно улыбался, как бы спрашивал взглядом: вы не сердитесь? Не надо, я вот взгляну еще разок и больше не буду. Лева ей понравился сразу, как появился на конюшне, хотя в тот день Нине абсолютно было не до него. Высокий, стройный, изящно одетый, он привлекал не внешностью, был обаятелен своей непосредственностью и искренностью. Узнав, что он за ней следит, Нина словно получила удар и ответила ударом, так она привыкла, считала, в жизни иначе нельзя. Там, в прокуратуре, он мог отыграться сполна. Она бы на его месте… Нина даже зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела в конце улицы высокую, быстро приближающуюся фигуру.

– Нина, – последние метры он пробежал. – Вы ждали меня? Я так рад.

Он мог и не говорить. Нина видела это. Но она заметила тревогу, чем-то он был огорчен. На ее вопрос он ответил:

– Дома напортачил. Отцу нагрубил, нехорошо.

Нина взяла его под руку, они шли некоторое время молча.

– Лева, а вы моложе меня, – неожиданно сказала Нина, подняв голову, посмотрела ему в лицо.

– Знаю, но это пройдет, – он рассеянно улыбнулся, думая уже о чем-то своем, тут же нахмурился своим мыслям, отвел ее в сторонку, к росшему у забора огромному платану.

– Вы только не сердитесь. Вы мне мешаете, Нина, – он торопился, боялся, что Нина обидится и уйдет. – Я думаю все время о вас, мне же следует заниматься делом. Людей нельзя убивать. Мне верят, мне поручили мои товарищи, люди. Нина, – он указал ей на идущую по другой стороне улицы женщину с кошелкой, – эта тетенька, даже не зная о моем существовании, верит мне.

Нина, отлично понимая свою несправедливость, сказала:

– О чем вы, Лева? Оправдываетесь, будто должны и не отдаете. Занимайтесь-ка своим делом.

– Нехорошо, – Лева покраснел. – Но я не обиделся, – он кивнул и ушел.