– Бывших ратников среди них трое только, еще человек пять могут только за себя постоять, а груз ценный. Слухи нехорошие о дороге ходят.
– Дорогу мы сколько могли, зачистили – от нечистей и от татей. Может, кто и остался, так и мы службу свою не бросили.
– Так возьметесь обоз провести в сохранности до Мурома?
– Что за груз?
Купец замялся, посмотрел на ратников.
– Говори, мы все – ватажка малая, вместе жизнями рискуем, секретов ни от кого нет, я в каждом уверен.
Купец выдохнул:
– Жуковинья самоцветные.
Я мысленно охнул. Жуковинья – это камни драгоценные: алмазы, яхонты, рубины. Цена у них очень велика, и за таким грузом могут следить, выжидая удобный момент, причем не тати лесные, мохнорылые, бросившие вчера соху и не умеющие держать оружие в руках. Это могут быть и вполне боеспособные ребята – варяги, бывшие дружинники и прочий люд, живущий с разбоя. Вполне серьезные ребята. Сам я с ними никогда не сталкивался, но слушки разные до меня доходили.
Я задумался. Ратники мои отводили глаза, чувствовал я – не очень нравится им моя задумчивость. И обоз провести хочется, денежку с купца сорвать, но и риск осознают.
Купец не выдержал тишины.
– Я заплачу, сколько надо будет за труды – столько без обмана и отдам. Причем – золотом.
Лучше бы он этого не говорил. У Герасима сразу заблестели глаза, одно слово – татарин, хоть и крещеный. Да и другие смотрели на меня уже просительно. Голос подал Павел:
– Атаман, мы дорогу эту уже наизусть знаем. Неужели еще разок не сходим, людям торговым почет и уважение не окажем, себе на харчи заработаем.
Ох и не хотелось мне соглашаться, как чуял я неприятности, но как дьявол под руку толкнул.
– Хорошо, по рукам.
Я протянул купцу руку, он с жаром ее пожал.
– А цену чего же не обговорили?
– Рано о цене говорить, купец. Как доведем обоз до Мурома, так и заплатишь – по совести. Сам понимаешь – ты богатством рискуешь, надо полагать – не последнее везешь, а мы жизни свои на кон ставим.
Купец помялся.
– Чего еще?
– Дочка со мной, на смотрины ее в Хлынов-город надо.
Час от часу не легче. Что не сказал сразу, купец?! Это со стороны кажется, что все равно – двое саней или пять, только мужики в обозе или есть женский пол. Вот приспичит в дороге по малой нужде, пойдет барышня в кустики – мужиков из охраны с ней не пошлешь. А кто его знает, что там, в лесу, за кустиками – зверь лютый или разбойник злой, безбашенный. Купец этих тонкостей явно не понимал. Я, как мог, объяснил ситуацию.
– Понимаешь, на смотрины ей надо. Девке уж семнадцать весен, замуж ей пора; сговорился я с купцом хлыновским – сын у него. Ежели сейчас не проедем – что ж ей здесь, до лета сидеть? У меня с будущим сватом уговор был – по зиме приехать, а сейчас весна на носу. Пасха скоро, потом Красная Горка – вишь, куда клонится.
– А при чем здесь Пасха?
Купец изумленно уставился на меня, как на прокаженного.
– Ты крещеный ли?
Я молча вытащил крестик на цепочке и показал.
– Нельзя на Пасху свадьбу играть – ни одна церковь обряд таинства венчания проводить не будет. Не женат небось?
– Не женат.
– Вот! – Купец поднял вверх палец. – Потому и не знаешь. Эх, молодо-зелено.
– Обманщик ты, купец!
– Почему же?
– С дочки бы и начал, ни в жизнь не согласился бы.
– Так уж уговор у нас, по рукам ударили, видаки есть.
Называется, влип. В ночь точно выезжать не стоит, теперь и днем в оба смотреть надо.
– Ладно, купец, дай место для отдыха моим людям, да пусть лошадей в конюшню поставят, накормят.
– Уже.
– Что уже?
– Лошади в конюшне, напоены и сыты. Люди твои в комнате отдыхают.
– Вымуштровал ты людишек своих.
– С поганым сословием только так и надо.
– Утром выезжаем, готовь обоз.
Слуга отвел меня в комнату. Ратники мои уже спали, причем Андрей храпел так, что вибрировала слюда в окне.
Утром встали с петухами, но, к нашему удивлению, обоз уже стоял на дороге. Нас покормили, лошади наши уже были под седлом. Под ногами похрустывал тонкий ледок. Днем под солнцем таяло, ночью примораживало. Развезет скоро дороги, через недельку домой, в Москву пора собираться. Сделаем еще пару ходок по тракту Муромскому – и все, хватит. Иначе придется сидеть сиднем на постоялом дворе, дороги станут на месяц непроезжими.
Подошел купец:
– Мы готовы, вы как?
– Трогайте.
Наш боевой порядок был прежним – Павел впереди, в середине – Андрей, я с Герасимом сзади. Обоз был невелик – десять саней. На передних важно восседал сам Святослав, прикрытый медвежьей шкурой, за ним ехали в санях двое ражих охранников, везли груз драгоценных камней. Охранники зорко поглядывали по сторонам, руки на саблях и даже по нужде в походе бегали поодиночке. Укрытый холстиной, в ногах у них лежал мешок из толстой свиной кожи, сыто лоснящийся от содержимого.
На одной из остановок и я с ведома купца приподнял мешок, весу в нем было не более трех-четырех килограммов. Как сказал купец – внутри мешка были мешочки поменьше – один с алмазами, другой с рубинами, третий с изумрудами, потому мешок казался пухлым.
В третьих санях ехала дочь купца вместе с нянькой или прислугой. Дочку я еще не видел, садилась она в сани без меня, и теперь я лишь узрел ее спину в бобровой шубе да голову в пушистом козьем платке. Иногда оттуда доносился звонкий смех.
На трех следующих санях ехали слуги, далее следовали несколько саней с провизией, личными вещами купца и дочери.
Сытые лошади бодро тянули обоз, позвякивая бубенцами. Я подъехал к купцу:
– Будь добр, Святослав, распорядись прислуге – снять бы надо бубенцы, уж больно далеко слыхать.
– Пусть слышат и видят – Карпов едет!
Ну нет так нет, переживем, хотя на лесной дороге предупреждать всех о своем появлении явно не стоило.
Чуть за полдень въехали в Мошкино. Купец устроил привал и отдых, не спеша поели в трактире при постоялом дворе. Я прикинул по времени – не успеваем в Муром засветло, закроет стража городские ворота. О чем не преминул поделиться с купцом.
– Эка беда! Ползимы в деревне просидели, одна ночь ничего не решит. Завтра с утречка выедем.
– Вот и лады.
Вечером хозяин постоялого двора принес в нашу комнату небольшой – около ведра – бочонок пива.
– Угощаю, за счет заведения.
– С чего ты такой добрый, Панфил?