Закончив диверсию, я созвал на совет свою гвардию и рассказал о сложившейся ситуации, а также о планах побега. Конечно, расставаться с безбедной жизнью в боярской усадьбе ни у кого желания не было, но все шестеро гвардейцев решили последовать за своим командиром. Каждый из бойцов прекрасно понимал, что другого выхода у них нет и их первыми потащат на дыбу, как приближенных самозванца. Озвучив свой план, я поставил каждому из бойцов индивидуальную задачу, а затем мы обговорили возможные варианты развития событий. Моя жизнь была дорога мне как память, поэтому я приказал жестко подавлять любые попытки сопротивления и в случае необходимости стрелять на поражение, невзирая на лица и звания.
К вечеру все приготовления были закончены, и мы отправились спать, чтобы встретить завтрашний день полными сил. Как ни странно, но заснул я как убитый и проспал до команды «подъем!», хотя обычно просыпался раньше. Видимо, когда все пути к отступлению оказались отрезанными, бояться стало глупо, и нервотрепка закончилась. После завтрака моя гвардия оседлала верховых и заводных лошадей, а затем собралась у ворот усадьбы, делая вид, что занимается подготовкой к смотру. Остальной личный состав дружины в это время находился в казарме и зубрил устав. Все было готово к побегу, и дальше тянуть стало опасно, поэтому я, одевшись по-походному, отправился к Пелагее.
Боярыня только что встала с постели и велела мне прийти позже. Однако я, наплевав на приказ, выгнал из горницы дворовых девок и без спроса вошел в опочивальню.
– Ты чего это себе позволяешь, холоп?! Я приказала меня не беспокоить! Или на конюшню захотел? Так я быстро тебя туда налажу! Эй, люди!!! – буквально взвилась боярыня от такой наглости.
– Не ори, Пелагея, голос сорвешь! Я проститься пришел, не увидимся мы больше.
– Как не увидимся? – обомлела она.
– Да вот так. Я думал, что у нас с тобой будет любовь и понимание, а ты на меня навет в Москву настрочила. Вот поэтому мы должны с тобою расстаться.
– Митрофан, пес смердящий, предал? Запорю!!!
– Да по мне, ты хоть за причинное место этого старого пенька подвесь! Да что ты, баба, о себе возомнила?! Неужели ты действительно думала, что мне про твои хитрости не станет известно? Да я всех твоих подсылов за версту чую! А про Митрофана уже в тот же день узнал, когда ты ему приказала за мной следить и в доверие втереться. Верный он слуга боярыне, да только дурак! Плевать мне на Митрофана, давай о деле говорить будем.
– О каком это деле? Я родовитая боярыня, и дел у меня с безродным холопом быть не может! Ты повиноваться мне должен, а не дерзости говорить!
– Пелагея, спесь свою поубавь и рот прикрой! Негоже тебе со мной родами мериться! Твои прадеды у моих прадедов на конюшне навоз убирали и объедки со стола доедали! Давай лучше к делу перейдем! – решил я пугануть боярыню.
Видимо, мой наезд удался, и Пелагея, испуганно втянув голову в плечи, замолчала.
– Ну вот теперь другое дело! Ключи от сундука с казной сюда давай, – заявил я, пристально посмотрев Пелагее в глаза.
– Не дам! Моя казна, а ты, тать, ни деньги не получишь! – просипела она.
– Пелагея, не будь дурой! Я только свою половину возьму, а будешь артачиться, все заберу! Ключи давай!
– На, забирай! Да чтоб ты подавился моим богатством, тать! Правильно мне люди говорили, что тебя повесить надобно было, а не дружину тебе доверять! – сказала Пелагея, доставая ключи из-под подушки.
– Баба ты глупая, хоть и боярыня! Тебя Путята вместе с детьми давно бы уже на распыл пустил, а богатство к тебе через меня пришло! Тебе половины за глаза хватит, а мне в дальние края ехать по твоей милости приходится! – ответил я, открывая сундук.
Быстро разделив боярскую казну по принципу Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке», я помахал Пелагее ручкой и спустился во двор. Забрал я в основном серебряные монеты и половину серебряных слитков – гривен, а золота в сундуке, увы, не оказалось. Как говорится – на нет и суда нет, а допрашивать Пелагею с пристрастием я не решился, хотя стоило. Боярыня по моему недовольному виду поняла, что ее воевода в расстроенных чувствах, и если начать качать права, то запросто можно схлопотать пулю, поэтому визга не поднимала. Вот на этой дружественной ноте мы с Пелагеей и расстались. Правда, боярыня готова была разорвать меня на куски, а я вполне мог пристрелить нервную даму, но мы все-таки разошлись миром.
Моя гвардия уже ждала своего командира рядом с лошадьми, и уже через пару минут мы наметом выехали за ворота усадьбы. Путь был не близкий, а потому устраивать гонку я не стал, понимая, что погоня все равно будет. Пока я прощался с боярыней, Мефодий Расстрига разрядил оружие у караула в надвратной башне, изъяв капсюли, после чего моя бывшая дружина фактически осталась без огнестрела, а с холодным оружием дружинники опасности для нас не представляли. Конечно, боярыня отправит своих бойцов за нами в погоню, только я не верил, что наша встреча закончится кровью. Авторитет воеводы среди дружинников был непререкаемым, да и боялись меня бойцы до икоты, поэтому наша встреча, скорее всего, ограничится только беседой.
Так и произошло на самом деле, когда нас примерно через час догнали бойцы из второго десятка во главе с сыном боярской поварихи. Дружинники окликнули нас и остановились, а их новый командир галопом догнал нас.
– Что нужно? – спросил я оробевшего бойца.
– Дык боярыня приказала догнать вас, повязать и посадить в поруб, – дрожащим голосом произнес парень.
– Так в чем вопрос? Вяжи и сажай! – смеясь, ответил я.
– А вы что, разве с нами не поедете? – удивился боец.
– Щас все брошу, сам себя свяжу и поеду к боярыне плакаться! Догнал нас, увидел? А вот теперь возвращайся к Пелагее и доложи, что я вас едва не пострелял!
– Так и мы тоже стрельнуть можем, нас больше! – обиделся парень.
– Угу, из пальца ты стрельнешь! Ты ружье свое проверял? Вашими ружьями теперь только собак гонять, да и патронов у вас нет! Вояки хреновы, учил вас, учил, а толку как не было, так и нет! Езжайте с глаз долой, растыки, пока вам по шеям не надавали!
Горе-командир удрученно вздохнул и, развернув коня, поскакал к своему отряду, а мы продолжили свой путь в сторону Астраханского тракта. Примерно через час мы добрались до Рязанской дороги и свернули к Рязани. Дорога оказалась хорошо наезженной, и вскоре мы догнали купеческий караван из двух десятков саней. Поначалу я намеревался присоединиться к каравану, но охрана отнеслась к нам неприветливо, и я решил не обострять отношения.
По словам Мефодия Расстриги, который пришел в Верею из Рязани и неплохо знал дорогу, к полудню следующего дня мы должны были добраться до большого торгового села Броничи [10] , стоящего на берегу Москвы-реки. От Броничей до Москвы два дневных перехода, и купцы делали в селе последнюю длительную остановку, чтобы узнать московские новости и цены, а также расторговаться остатками товаров, которые они не смогут продать в столице. В селе имелось несколько больших постоялых дворов с относительно невысокими ценами за постой, а главное, по льду реки Москвы пролегал санный путь сначала в Оку, а потом уже и в Волгу.