Мои бойцы, уяснив благодушное настроение начальства, тоже перестали сдерживать эмоции, и застолье начало набирать обороты. Через некоторое время обычно стеснительный Мефодий Расстрига не выдержал и попросил:
– Спой, командир, про воеводу, пусть знают наших!
Я уже находился в хорошем подпитии, а следовательно, в лирическом настроении, поэтому не стал отказываться. Пока два скомороха лихо выписывали ногами кренделя под веселую мелодию, Мефодий шустро сгонял в наш номер за гитарой. Я настроил инструмент, после чего братья Лютые потолковали со скоморохами за жизнь и дали мне отмашку, что хозяева сцены не в претензии и можно начинать выступление. Еще со времен зимних посиделок в Верее у меня были заготовлены несколько адаптированных под нынешние реалии текстов песен, поэтому я, прокашлявшись, взял несколько аккордов и запел:
Как на берег Дона в поле у Непрядвы,
Вывел князь московский сорок тысяч лошадей.
И покрылся берег, и покрылось поле
Сотнями порубанных, пострелянных людей.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим воеводой не приходится тужить!..
Тишина, воцарившаяся в зале, на этот раз меня не особо удивила, потому что мне уже приходилось сталкиваться с подобной реакцией на песни из будущего. Однако рев благодарных слушателей, который затем раздался, меня буквально оглушил. Бешеная популярность тоже имеет свои минусы, потому что все присутствующие пожелали лично меня обнять или хотя бы похлопать по плечу. Бурно восторгаясь моими талантами, поклонники фактически выбили из меня душу и едва не задушили в объятиях. К счастью, гвардейцы быстро отбили меня у разбушевавшейся публики и не дали погибнуть во цвете лет. Пока я переводил дух, Павел Сирота залез на лавку и потребовал от присутствующих демонстрировать свои восторги в твердой валюте, а не рвать на куски его любимого командира. После этого заявления благодарные слушатели буквально засыпали наш стол серебром и настойчиво потребовали продолжения концерта.
Деваться было некуда, и я, накатив очередную стопку самогона, выдал вторую песню на патриотическую тематику, которая имелась в моем репертуаре:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С татарской силой темною,
С проклятою Ордой.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идет война народная,
Священная война!..
Реакция на вторую песню оказалась абсолютно неожиданной, а если выразиться точнее, то неадекватной. После продолжительных восторженных воплей зрители зачем-то накостыляли по шеям двум купцам восточной наружности, которые никакого отношения к татарам не имели и вообще были не при делах. К счастью, служба безопасности трактира сработала как положено, и вышибалы заведения вывели попавших под раздачу купцов через черный ход. Несколько особо возбужденных индивидуумов потребовали от присутствующих немедленного похода на Казань, почему-то со мной во главе. Желание штурмовать Казань у меня полностью отсутствовало, поэтому я произнес тост во славу русского оружия, после чего сменил репертуар и спел песню «Ехал на ярмарку ухарь-купец», а затем «Шумел камыш, деревья гнулись».
Народ довольно быстро раздумал штурмовать Казань, и концерт, совмещенный с пьянкой, продолжился. Что происходило потом, я помню только местами, потому что хмельной мед лег на самогон и мозги фактически отключились. Как говорится, Остапа понесло, поэтому La Camisa Negra («Черная рубашка»), исполняемая Juanes, и битловский Yesterday были лишь малой толикой тех шедевров мировой эстрады двадцатого и двадцать первого веков, которые обрушились на неподготовленных слушателей. Как потом я узнал, особливо понравились народу «Снегири» Трофима и «Березовый сок» Ножкина, которые исполнялись на бис по нескольку раз.
Однако обласканный благодарной публикой певец узнал о своей бешеной популярности только после полудня следующего дня, когда с дикой головной болью проснулся в своей комнате. К счастью, подчиненные позаботились о надорвавшемся на гастролях командире, и возле лавки, на которой лежало мое бренное тело, стоял кувшин с хмельным квасом для опохмелки. Приведя организм в относительную норму, я решил умыться и, охая, выполз из комнаты.
Возле двери в обнимку с «дефендером» храпел мой телохранитель Павел Сирота, но стоило скрипнуть двери, как парень мгновенно проснулся.
– Где остальные? – спросил я горе-часового.
– Спят без задних ног, внизу в светелке.
– Все живы? А то я толком ничего не помню.
– Да, погуляли мы знатно! А ты, командир, всех удивил! Всю ночь до утра песни пел, и ни в одном глазу! Правда, заснул под утро как убитый, и пришлось нам тебя на руках нести. В каких это странах так лихо хмельное пить умеют? Ты за ночь больше выхлебал, чем загнанная лошадь воды зараз выпивает. Сам бы не видел – ни в жизнь не поверил бы, что человек столько выпить может и не помереть!
– Какие твои годы, еще научишься. Чего я еще вчера учудил? Обоз наш не пропил и в закупы вас ни к кому не продал?
– Да нет вроде. Правда, я сам, что поутру было, плохо помню, но тогда уже в трактир Еремей из города вернулся. Я только казну сторожил, чтобы не утащили!
– Какую казну?
– Да ты своими песнями из торговых гостей полпуда серебра вытряс, а немцы, которые к полуночи заявились, с тобой за песни золотом рассчитались! Гишпанец так тот вообще едва не зарезался, когда ты про какой-то амор запел, други евонные еле кинжал отобрали. Правда, он к тому времени уже пьяный в лоскуты был, но скулил уж больно жалобно.
– Буди гвардию, пойдем перекусим в трактир, а то что-то жрать охота.
– Командир, лучше давай я сбегаю и сюда принесу чего-нибудь поесть. Тебя толпа народу почитай с самого утра возле трактира дожидается, я давеча едва отсюдова ходоков во двор выгнал.
– Что за ходоки такие нарисовались? – удивился я.
– Да это Расстрига спьяну расстарался, оглоблю ему в дышло! Когда тебя спать унесли, он вещать начал как юродивый, вот и напроповедовал! Теперь народ ждет, когда ты в ополчение воев набирать станешь, чтобы на Казань идти.
– Да вы что там, совсем рехнулись?! Какая, на хрен, Казань?! – оторопел я, услышав неожиданное известие.
– Так и я говорю, что до лета подождать нужно, а Расстрига: «Сейчас пойдем, пока нас не ждут»!
– Бегом гони всех сюда! – приказал я Сироте. – Разбираться будем, что вы там еще учудили! Мать моя женщина, и за что только мне все это? – схватившись за больную голову, простонал я, вернувшись в свою комнату.
Минут через десять страдающая от похмелья и сильно помятая гвардия явилась пред мои очи, и я приступил к разбору полетов.
Сначала у меня было большое желание пришибить Расстригу, который, по словам Сироты, затеял всю эту катавасию с казанским походом, но в процессе расследования выяснилось, что и у меня рыльце в пушку. Постепенно с помощью вопросов и ответов мне удалось восстановить хронологию событий вчерашнего банкета, и я понял, что попал не по-детски.