– Нет. Впрочем, был на меня навет облыжный, но не думаю, чтобы князь Иван по мне лично соскучился.
– Князь Иван Третий об Алексашке Томилине, может, и не ведает, но Степан Бородатый – думный дьяк, разбойными делами у Ивана ведающий, очень хочет с тобой познакомиться! В Волочек за тобой целая ватага его людей из Москвы тайно прискакала. Подсылы московские землю носом роют, тебя разыскивают. Один из моих знакомцев признал среди московских подсылов Кузьму Татарина. Этот душегуб у Степана Бородатого заместо пса цепного, его людишки о тебе расспрашивали. Я, чтобы беду от тебя отвести, эту шайку в Тверь спровадил, пустив слух, что ты со своей дружиной туда подался, но это только выигрыш времени. К середине июня нужно ждать гостей незваных в Новгороде, так что тебе лучше до поры съехать из города. Ты помнишь, что я тебе предлагал вместе с моим братом в Любек отплыть? Немцы должны к середине второй седмицы июня свой товар распродать и отплыть с караваном в Ганзу. Брат две наши ладьи с тем караваном в Любек поведет, а вы вместе с ними охраной пойдете. За свое хозяйство не беспокойся, Жигарь купец справный, не разорит, да и я пригляжу что да как. Ты согласен?
– Согласен, – коротко ответил я.
– Вот и ладно. А пока вы в Ганзе будете, я с московскими подсылами здесь разберусь. Новгородцы Степану Бородатому убийство князя Дмитрия Юрьевича Шемяки не простили, так что жарко Татарину в Новгороде будет! Ну а теперь пойдем пировать, нас в трапезной, наверное, уже заждались, негоже людей заставлять долго ждать, – закончил разговор Еремей, и мы отправились праздновать.
Я первый раз присутствовал на настоящем пире, описываемом в русских летописях, поэтому для меня здесь все было в новинку. Да, любили и умели гулять наши предки, а пир на Древней Руси не чета тусовкам двадцать первого века. Здесь я впервые в жизни увидел на праздничном столе целиком запеченного быка и двухметрового осетра, а гусей, кур, солений и варений на столе было без счета. За хозяйским столом сидело «всего» два десятка гостей, так как на пир были приглашены лишь властная верхушка Славенского конца города, а также чиновники из городской администрации. Правда, за столами для менее родовитых гостей, старшей дружины и приказчиков расселись еще человек сорок, но это считалось недостойным внимания, так как было делом обыденным. Поскольку пир был малым и семейным, новгородский посадник и тысяцкий отказались от приглашения, сославшись на государственные дела, однако прислали своих представителей. Если такое грандиозное мероприятие считается малым пиром, то какой же большой? Еремей усадил меня на почетное место по правую от себя руку, произнес здравицу во славу своих гостей, и начался пир.
Поначалу я вел себя скованно, так как боялся нарушить правила заведенного этикета, но скоро выяснилось, что нравы за столом весьма демократичные, а после очередного кубка вина, запитого хмельной медовухой, я подобрел и окончательно расслабился. К моему удивлению, хозяин колесной мастерской Алексашка стал уже довольно известной личностью в купеческой среде, и имелось много желающих выпить со мной на брудершафт, чтобы завязать дружеские отношения. Колеса, щиты, а особенно стрелы прочно заняли верхние строчки в графе «красного товара», который мне предлагали поставлять даже на экспорт. Я благоразумно открестился от всех заманчивых предложений и вежливо отправил своих собутыльников к моему приказчику Михаилу Жигарю. Коммерческие предложения сразу иссякли, так как деловую хватку псковского купца в Новгороде хорошо знали, и началась обычная русская пьянка с песнями и плясками.
Поддатых гостей развлекал местный хор имени Пятницкого, состоящий из десятка дворовых девок, пятеро скоморохов с ручным медведем и два гусляра, которые по традиции затянули занудную былину про осточертевшего князя Ингваря. Меня снова перекосило, словно от зубной боли, и я накатил очередной кубок вина, чтобы хоть как-то унять раздражение. Неожиданно из-за стола поднялся хозяин праздника Еремей и запустил в гусляров недоеденным свиным мослом и громко крикнул:
– Хватит выть на луну, как волки зимой! Вас позвали гостей веселить, а вы скулите, аж зубы сводит! Кузьма, заплати им половину обещанного и гони взашей. – Затем Еремей, покачиваясь на нетвердых ногах, подошел ко мне и попросил: – Спой, Александр, порадуй душу! Я после твоих песен никого больше слушать не могу!
– Я бы с радостью, но тати украли у меня гитару, так что играть не на чем. Извини, друг! – попытался отказаться я.
– Это не вопрос! Сейчас все будет! Марфа, неси подарок гостю дорогому, который я в горнице оставил, да смотри, не повреди вещь заморскую, это тебе не ухватом ворочать! – приказал Еремей стоящей неподалеку женщине, видимо ключнице, и та через минуту принесла в трапезную настоящую испанскую гитару удивительной работы.
Я под одобрительные крики гостей взял в руки это истинное произведение искусства неизвестного мастера и провел рукой по струнам. Звук оказался сочным и насыщенным, поэтому мою прежнюю самоделку даже сравнить с этим великолепным инструментом мог только человек абсолютно далекий от музыки.
На грифе гитары были натянуты всего пять сдвоенных струн из выделанных бычьих кишок, однако это нисколько не умаляло ее достоинств. Об этой особенности древнего инструмента я знал из прошлой жизни, а настроить гитару под себя для опытного гитариста не составит особого труда. Ну а если кто-то решит поспорить по этому поводу, то для них и существует народная мудрость, гласящая, что плохому танцору даже… мешают. В общем, поговорка всем известна.
После печального опыта, полученного на стезе новгородского шоу-бизнеса, я зарекся устраивать публичные концерты, но, имея в руках такой великолепный подарок, не смог удержаться, к тому же обильные возлияния притупили чувство опасности. Правда, у меня хватило ума не исполнять свой политический хит «Вставай, страна огромная!», и я ограничился только застольным репертуаром, однако даже это выступление произвело настоящий фурор.
Начал я свой концерт песней «Ехал на ярмарку ухарь-купец», потом спел «Выйду на улицу», ну а затем исполнил на бис «Воеводу». Хорошо поддатая публика не сдерживала своих эмоций, а при повторном исполнении двух первых песен народ пустился в пляс. Девушки из хора имени Пятницкого, вместо того чтобы покинуть трапезную после своего выступления, остались на месте и разинув рты слушали мое пение. К этому моменту я уже плохо контролировал себя, а потому ради прекрасных дам спел адаптированный под пятнадцатый век «Сиреневый туман».
От моих песнопений девки впали в ступор, и, похоже, повторилась та же история, виновником которой я невольно стал в Верее. Одна из особо расчувствовавшихся девушек вдруг залилась слезами и выскочила из трапезной как угорелая.
«Видимо, у красавицы тоже имеется друг сердечный, который уехал от нее за тридевять земель, вот и не выдержало девичье сердечко грустных воспоминаний. Хотя девичьи слезы легкие, пусть поплачет, главное, чтобы не побежала на Волхов топиться, как та дура в Верее», – подумал я, купаясь в лучах славы.
Время шло, и поначалу официальное мероприятие постепенно превратилось в разухабистую пьянку. Часть упившихся до умопомрачения гостей слуги унесли на двор проветриться, а вокруг меня собрался сплоченный коллектив из наиболее стойких товарищей, к которому присоединились три самые бойкие девицы из хора. Я рассказывал причесанные под нынешние реалии анекдоты и пел на заказ разные песни из будущего, не особо подгоняя слова под пятнадцатый век.