«Прямо как дорога в ад…» — мрачно подумал Бобров.
— Надо же, как по заказу, — усмехнулся прапорщик Непийвода. — Нам именно туда и лежит путь.
Глеб даже вздрогнул и незаметно трижды сплюнул через левое плечо.
Они миновали хилые заграждения на воротах с униженно кланяющимися стражниками, и вновь двинулись по степи.
Им предстоял поход к месту знаменитой на все окрестные степи Римирской ярмарки, стоявшей на торговом пути из Оиссы в земли Конгрегации и одновременно — на пересечении путей перекочевок.
Несмотря на все беды и потрясения, выпавшие на долю бывшего Сарнагарасахала, ярмарка не захирела, и сюда по-прежнему тянулись купеческие караваны. Степные товары — кожи, шерсть, шкурки каракуля, барса и ташкуна шли в обмен на муку, украшения, оружие, посуду.
Как гласила «объективка», составленная отделом перспективного планирования, ежегодно тут продавались по сто тысяч голов коров и быков, столько же лошадей, а бараны уж точно не поддавались счету. На этой же ярмарке собиралась родовая знать, тут заключались договоры и союзы, вершились брачные сговоры. Тут даже созывался суд старейшин, который разбирал дела об угодьях и пастбищах.
Можно сказать, что там был настоящий город, хотя это было скорее городище при ярмарке.
Рейдовые маги, как бывало нередко, ничего не почуяли.
Насторожились разведчики, встревоженные странным безлюдьем вокруг обычно оживленной ярмарки.
Посланный вперед усиленный мотопатруль — ГАЗ-66 с кунгом, бронированным от стрел дюралем, и машина Боброва двинулись вперед.
Ввиду валов городища они остановились — над ними висели тяжелые столбы дыма.
Глеб Бобров спрыгнул на землю с автоматом на изготовку, уже догадываясь, что произошло что-то жуткое.
Легкий ветерок донес до него запах остывшего жаркого, словно пару часов назад кто-то неподалеку устраивал привал, жарил над огнем мясо. Когда же он увидел, откуда исходит запах, то его замутило.
На невысоком холме торчал из земли обугленный столб, на котором висел сожженный труп человека. Ноги ниже колен отпали и валялись где-то в куче углей под столбом.
Человек был прибит к столбу за руки толстыми железными гвоздями — коваными, квадратными, дорогими.
Офицер еле сдержал рвоту, но быстро привел организм в норму, вспомнив, что повидал много вещей и пострашнее.
Час спустя, въезжая в сожженные ворота в земляном валу, отряд сразу остановился — площадь перед ними была усеяна трупами. Сплошь лежали тела, изрубленные мечами, пробитые стрелами и копьями. Они лежали и поодиночке, и группами. Некоторые были раздеты догола, на других были даже неснятые золотые украшения.
Рядом с убитыми безучастно сидели живые.
При виде землян они кинулись к ним, с плачем целуя броню. Люди в бинтах на свежих ранах, с оружием, взрослые крепкие воины.
Потрясенные земляне рассыпались по полю, подбирая кто оброненный меч, кто круглый щит или копье.
Но оружия было мало — бедолаг явно застали врасплох.
Люди всех племен, кланов, сословий, мужчины, женщины и дети, раздетые донага. Их закалывали мечами, разбивали им головы, перерезали глотки. Кровь, мозги, изрубленные тела, вспоротые животы, внутренности, вырванные сердца валялись повсюду. Со стен свисали гроздья обугленных тел, в воздухе летал запах горелой плоти. В алой воде арыка громоздились груды трупов.
Бывшая ярмарка выглядела, как кошмарный сон свихнувшегося палача…
Многих — даже и аборигенов — начало жестоко рвать.
Положение лежавших трупов указывало, что нападение было совершено на спящих людей. Среди тел виднелись перевернутые котлы у еще тлеющих костров, дорожные мешки, шапки, посохи, женские шали.
Тот тут, то там лежали в пыли и крови истерзанные останки женщин, и при мысли об их участи становилось плохо.
На самом краю котловины нашли труп мальчика лет шести, заколотого копьем в то время, когда он, видимо, убегал. Его белая длинная рубашка была красной, а рот широко открыт, маленькая ручка вытянута вперед.
Сказать сразу, сколько человек тут полегло, было сложно.
Бобров сел на пригорок, тупо глядя на окружающее. Он был как бы в оцепенении, ничего не чувствовал, ни о чем не думал.
Взгляд его уперся в разгромленную стоянку какой-то кочевой семьи.
Нападавшие, видать, были склонны пошутить — поубивав взрослых, они поймали сына несчастных и окунули его головой в котел, где в кипящем масле жарилась баранина.
И земляне и туземцы стояли, опустив руки, отрешенно разглядывая истерзанные останки. Все они были закаленными бойцами, но никогда еще не сталкивались с такой звериной жестокостью.
Краем глаза Глеб видел, как по щекам снайпера Непийводы, имевшего семнадцать зарубок на прикладе, текут слезы. Анохин стоял, не двигаясь, словно каменное изваяние, его побелевшие губы были плотно сжаты, вены на висках набухли, а ноздри раздувались, словно у хищника, почувствовавшего жертву.
Пришла в голову жуткая и неуместная, как будто отстраненная мысль, что вот тут, здесь и сейчас они видят этот мир таким, каков он есть на самом деле.
В здешних легендах цари, вожди и великие герои бахвалились тем, что кровь убитых ими врагов «реками текла в долину», а отрубленные головы валялись на поле битвы, как «копны хлеба». Об уничтожении вражеских городов говорилось так: «С восходом солнца, когда их земля раскалялась, я вспарывал беременным животы, протыкал тела слабых, сильным перерубал выи… Их кожей я покрывал столбы, одних пригвоздил я к стене, других посадил на кол».
Вспомнились зачитывавшиеся Лыковым на политинформациях трофейные летописи, где властелины Сарнагарасахала привычно хвалились:
«Я сжег три тысячи пленных. Я вырвал языки тех, нахальные уста которых говорили дерзости против господина моего Шеонакаллу, моего бога, и которые против меня задумали злое. Остальных людей живьем принес я в жертву. Их изрубленные тела скормил собакам, свиньям и волкам и насытил нетварей своих их детьми».
Это мир, где осажденные перед последним штурмом бывало сами убивали своих близких, чтобы избавить их от худшей участи.
Но ничего не поделаешь, это теперь их мир.
О том, чтобы тотчас же двигаться дальше, речи и не было.
Войско землян остановилось, и в командирской машине прошло оперативное совещание с участием немногих уцелевших местных жителей.
Из их сбивчивого рассказа выстроилась следующая картина.
В последние месяцы бывшие разбойники, мелкие скотокрады, занимавшиеся ранее грабежами и убийствами, объединились в отряды, наводившие ужас на всех, за кем не было сотни луков или крепкой стены. Но шайка, что завелась в окрестностях Римира не так давно, под началом некоего Падда Серого, выделялась зверством и беспощадностью даже на их фоне.