Доплыли до Азова, остановились, не доходя верст пять, выгрузились, на удивление, спокойно, турки не тревожили набегами, видно, уверовали в толщину своих крепостных стен. А стены были в самом деле внушительные – высокие, мрачно-серые, в сторону степи выходили двое ворот, крепость окружал глубокий ров. С другой стороны крепость выходила к морю. Там маячили турецкие суда с зелеными вымпелами на флагштоках. Нам туда соваться не стоило – у Петра речная флотилия, на море такие суда неустойчивы на волне, да и вооружение на суденышках не серьезное. Нам же они крови могут попортить много – в низовьях Дон довольно глубок, позволяет заходить морским судам на несколько миль, а то и десятков миль вверх. Такого маневра турок я и опасался, но все обошлось. Войска встали лагерем на виду у неприятеля, каждая часть отдельно – были здесь казаки, стрельцы, ополчение, из регулярных войск – оба-два Петровских полка – Семеновский и Преображенский. Несколько дней ничего не происходило – наши лазутчики подбирались к крепости, турки лениво постреливали, крича со стен что-то обидное. Наконец, Петр решился на штурм. Из истории я знал, что первый поход Петра на Азов был неудачным, крепость взять не удалось, понеся тяжелые потери, поэтому особо не надрывался, не лез вперед, не подставлял попусту своих солдат. Начали атаку стрельцы, волнами накатывались они на крепость, после ожесточенного пушечного огня турок откатывались назад, бросая на поле боя раненых и убитых. Помощи раненым почти никто, кроме своих товарищей, не оказывал. Зря Петр пренебрегал медициной – многих раненых можно было спасти, многократно сократив потери. Да разве государи считают солдатские души?
Кое-как, под покровом ночи, удалось завалить хворостом и прочим хламом крепостной ров. Турки регулярно пытались поджечь хворост, поливая его сверху горящей смолой, а иногда делая вылазки. Однажды казаки чуть не ворвались в крепость, но турки успели закрыть ворота, бросив своих солдат на истребление. Но и это было случайной удачей. Сделать что-либо со стенами не представлялось возможным. Орудия наши были слишком маломощны, дальность невелика, стены разрушить они не могли. У пехоты не было никаких средств, чтобы взобраться на высокую стену. Грамотных инженеров-саперов, чтобы сделать подкоп и взорвать стену – не было тоже. С каждой неделей солдат от болезней умирало больше, чем от ранений. Армия топталась на месте. Петр приходил в бешенство, сменял командиров, но толку не было.
Чтобы взять крепость, нужна была обученная армия, а не стрельцы, что привыкли жить в Москве на всем готовом и ничего не делать, и мощная артиллерия. Хорошей саперной поддержки тоже не было – нельзя было ни таран хороший соорудить, ни осадные башни построить. К тому же турки, осмелев от долгого и бестолкового топтания русских у крепости, стали делать по ночам набеги. Из ворот вырвалась толпа всадников, рубила все и вся и так же стремглав уносилась обратно. Стрелять в темноте из пушек невозможно – не знали, куда целиться. Пешему солдату противостоять конному можно только в строю, а какой строй и организованный отпор ночью. Стрельцы разбегались, кто куда, слыша топот копыт и крики «Алла!»
Каждый день поутру считали убитых и раненых, несколько человек попали в плен. Вокруг лагеря армии кружились конные крымские татары, ногайцы – постреливали из луков, периодически вырезали дозоры. Петр уже и сам начинал понимать всю безысходность и беспомощность осады. Война – дело серьезное, готовиться к ней надо основательно – учить и вооружать армию, готовить запасы пороха, ядер, продуктов. Петр по молодости решил взять крепость нахрапом. Через несколько месяцев бестолковой осады Петр собрал генералов, долго заседал, наконец, решили осаду снимать и уходить. Путь-дорога не близкая, наступит осень со своими дождями, тяжко вернуться будет. Многие из свежепостроенных Петром в Воронеже судов затонули – строили наспех, из сырого дерева, опыта постройки было мало. Да и нельзя было построить качественно столько кораблей. Ведь было построено около восьмидесяти разных судов, а бригада корабелов в лучшем случае два корабля за год строила. Вот и получилось что получилось. Хотя часть армии погибла в сражениях, часть умерла от болезней, мест все равно не хватало. Генералы решили часть войск, в первую очередь больных, раненых отправить судами по реке – задействовали все, что могло плавать – галеры, струги, лодки, шхуны. Люди сидели в душных трюмах, лежали на палубах, но все понимали, что идти пешком еще тяжелее.
Я со своими артиллеристами отступал к Коломне, пушки были снова погружены на подводы, канониры шли за ними. Почти все были целы, за исключением десятка больных. Уныло обоз двигался на север, под стать было и настроение – три месяца осады кроме потерь ни к чему не привели. Да еще я опасался нападения турок или их сподручных – татар. Это на позициях артиллеристы сильны: пушки защитят. А в походе – пушки разобраны, лежат на подводах. У солдат из оружия – артиллерийские тесаки – что-то вроде коротких мечей. Сабли только у офицеров. Случись напасть конным татарам – защищаться нечем будет. От моих опасений командиры отмахивались. Но именно так все и произошло.
Мы уже отошли верст на сто, подойдя к слиянию Дона и Северного Донца, когда из прибрежной рощицы вымахало сотни две конных татар.
– Подводы в круг! – скомандовал я.
Но пока крестьяне в телегах начали разворачивать коней, татары уже успели подскакать вплотную. Началась самая настоящая мясорубка. Конными были только три моих офицера и я. Так мы и приняли бой. На меня налетели сразу трое. Саблей-то я владел неплохо, но щита не было, никакой кольчуги тоже. Кольчуг не было и у татар. Но были щиты. Одного, видимо, самого горячего и молодого, мне удалось свалить сразу. Уклонившись от его удара, я, не мешкая, вонзил саблю в его левую подмышку. Татарин упал на шею коня. Спереди и с правого бока уже опасно сверкали клинками двое других. Видимо, смерть первого их ужасно разозлила. Я вертелся как угорь, отбивая атаки со всех сторон. Смотреть, что с моими солдатами, времени просто не было. Наконец удалось извернуться и рубануть по руке одному из татар. Сабля его выпала из руки, он стегнул лошадь здоровой левой и отвалил в сторону. Теперь полегче будет – один на один. Давно я не сражался саблей, да еще верхом, подуставать стал.
Плохо, что рядом с собой я не видел своих офицеров – убиты ли, может, просто бой отошел в сторону.
Татарин завизжал и снова кинулся в атаку, – удар, еще удар – я успешно отбивался. Вдруг шею сдавило и, ничего не успев сообразить, я вывалился из седла и грохнулся о землю. Меня тут же поволокло по земле. Сабли в руке уже не было, скорее всего обронил при ранении. Я попытался перевернуться на спину, чтобы не биться лицом о землю‚ и мне это удалось. Схватившись обеими руками за волосяной аркан, попытался ослабить хватку. Не тут-то было. Единственное, мне чуть удалось ослабить хватку аркана, чтобы не задохнуться. Сколько продолжалась гонка, сказать не могу, мне каждое мгновение казалось вечностью. Наконец лошадь остановилась, аркан ослаб, ко мне подбежали два татарина, не дав подняться, связали руки и ноги. Перебросили позади татарской лошади и мы снова поскакали. Кровь прилила к изодранному лицу, рядом мелькали неподкованные копыта татарской лошаденки. Судя по топоту копыт, вся татарская орава скакала рядом. То ли отбились наши, то ли татары насытились кровью и нахватались трофеев, но теперь они уходили от русской армии дальше и дальше в степь. Здесь была их земля, они знали каждый овраг и каждую дорогу. Черт, опять не повезло, опять в плен к мусульманам!