— Вологодский я, Георгий Михайлов.
Дьяк удивился:
— С такой головой — и в какой-то Вологде прозябаешь? Боярин, иди ко мне в приказ. Сразу должность хорошую дам и жалованье положу.
— Прости боярин — в Вологде семья, поместье. А государю я и так служу — воеводою.
— Воеводою!? — еще более изумился дьяк. — И в дерьмо не испугался, не побрезговал полезть. Федор-то ничего про воеводство не сказывал.
— Не в чине дело — в пользе государю.
— Правильно сказал! О, а про лихоимца мы и забыли-то. Надо гниду найти и раздавить! — сжал он кулак. — Нельзя в приказе изменщика подлого держать!
— Согласен. Распорядись — пусть люди твои по одному из приказа выходят. Я тебе и укажу шпыня.
— Э, погоди — я охрану позову. Его же схватить надо.
— Ну, схватишь — потом что?
Дьяк осекся. В тюрьму да в суд нельзя — дело огласку получит. При всех убить без суда — невозможно: по «Правде» виновный должен быть казнен.
Выход подсказал управляющий.
— Веревку с петлей в нужнике повесить — пусть сам и сведет счеты с жизнью.
— А не схочет если?
— Тогда на суде присягну, что он у меня калиту украл. За то кнутом бьют и ноздри рвут. И уж в приказе ему тогда не служить.
— Иди, ищи веревку.
Люди из Посольского приказа пошли на выход. Я и не думал, что здесь занято так много служивого люда. Конечно, выглядят они не в пример Разбойному приказу. Все одеты чисто, бороды подстрижены, лица приятные. А в Разбойном у половины не лица, а хари — почти как у их подопечных.
Лица сменялись перед моими глазами, и вдруг я увидел его — так же четко, как в видении.
— Он! — ткнул я пальцем.
— Не может быть! — ахнул дьяк. — Это же секретарь мой! Семью языками владеет, мой первый помощник!
— Истинно говорю, а там сам решай!
Дьяк сокрушенно покачал головой. Управляющий показал глазами, и стражники заломили мужику руки.
— Ну-ка ко мне его, — дьяк показал стражникам головой в сторону кабинета.
Секретарь сник. Зашли в кабинет. Дьяк гневно глядел на Онуфрия. Тот затравленно озирался.
— За что, отец родной?!
— Неуж не знаешь?
— Духом не ведаю.
— А ларец?
— Что «ларец»? — Но глазенки забегали.
— Иди в нужник. Коли виновен, поймешь, что делать надо.
Мужик неожиданно упал на колени.
— Помилуй, отец родной! Бес попутал.
— Какой я тебе отец! Ты меня предал, поживиться хотел. Думал ли ты обо мне, когда худое замышлял? А о чести приказа помнил?
Стражники за руки подняли вора на ноги.
— Ведите!
Стражники повели лихоимца к нужнику. Мы с дьяком прошли в его комнату.
— Расскажи, боярин, любопытство снедает. Почему ты смог найти, а я — нет?
— У тебя голова не так работает.
Я выдал ему наскоро продуманную версию, в которой, естественно, не было порошка и видений — одна логика.
— И это ты сам все? Посидел, подумал и все понял? — изумился дьяк.
— Как видишь — да.
Дьяк поглядел на меня с уважением.
— В первый раз такого вижу. Пошли в нужник.
Вор понял все правильно. Он висел на веревке с посиневшим лицом и высунутым языком.
Дьяк сплюнул, вышел в коридор и демонстративно развел руками.
— Беда-то у нас какая — секретарь мой, Онуфрий, руки на себя наложил. Пойдите, снимите тело и отвезите домой.
Мы прошли в кабинет, дьяк достал стеклянный штоф с вином, и мы выпили за удачное завершение дела.
Вдруг дверь распахнулась и энергично вошел Кучецкой.
— Я, похоже, вовремя! Наливайте!
Мы все дружно выпили.
— Мыслю — за удачу пьете?
— За нее. Ценный у тебя побратим, Федор. И редчайшего ума, скажу тебе! — показал вверх пальцем хмелеющий от удачи и вина дьяк.
— Других не держим! — выдохнул польщенный государев стряпчий.
В Англии, я слышал, псы такие есть, по следу идут. Раб сбежит или еще что, так их хозяева по следу пускают. И что ты думаешь? Находят!
Кучецкой, дьяк и я сидели в Посольском приказе и пили вино. Закуски, как водится, не было, а поскольку выпито уже было много, в голове шумело и координация движений была нарушена.
Кучецкой продолжил:
— Вот не обижайся — ты лучше ихнего пса. Пес — он что? Скотина безмозглая, носом берет. А чтобы вот так найти, как ты — и ценности, и вора, большой ум нужен. То не всякому дано. Уважаю!
Он потянулся ко мне:
— Дай пожму твою руку!
Федор перегнулся через стол и с чувством пожал мне руку.
Дьяк икнул. Держался он бодро, только лицо покраснело. Он поднялся из-за стола, подошел ко мне, обнял и поцеловал в щеку слюнявыми губами. В щеку — это потому, что я увернуться успел.
— И я тоже ув… ва… жаю. Кабы не он, я бы уже сегодня к вечеру в темнице сидел. Нет, ну ты скажи — как можно людям верить? Этот лиходей у меня столько лет служил! Языки знает, грамоте учен! Так подвел! Своровал и ценности в нужнике спрятал. И сдох там же!
Дьяка повело, и он ухватился за стол.
— Боярин, я тебе обязан до смерти!
— Не надо про смерть!
— И то верно!
Дьяк истово перекрестился.
— Чем могу отблагодарить?
Вмешался Кучецкой.
— О благодарности завтра, на трезвую голову поговорим. А сейчас — по домам. Время уже позднее, а поутру всем голова свежая нужна будет.
Мы с Федором откланялись хозяину, чуть не упав, и вышли из приказа.
— Садись, довезу! — предложил Федор, устраиваясь в возке.
— Премного благодарствую, но я лучше пешком пройдусь. Воздухом подышу, протрезвею маленько.
— Прощай! Спасибо, что дьяка выручил, он мой старый знакомец и зело полезен бывает. И от меня спасибо, что не подвел Федора Кучецкого. Пусть все на Москве знают, какие люди у меня есть! Мы государю опора и…
Федор уронил голову и захрапел.
— Трогай уже, видишь — боярин устал, — сказал я кучеру.
Возок тронулся, только полозья саней заскрипели по снегу.
Я же нагнулся, захватил ладонью снег и обтер лицо. Немного «штормило». Закусывать надо было, да нечем. Если бы Федор не пришел, выпили бы мы с дьяком по чарочке-другой, да и разбежались.