"Каждый народ (или даже человек) в обязательном порядке должен разрабатывать свою религию сам, а не донашивать тряпье, кишащее чужими вшами - от них все болезни… Народы, которые в наше время на подъеме - Индия, Китай и так далее - ввозят только технологии и капитал, а религии у них местного производства. Любой член этих обществ может быть уверен, что молится своим собственным тараканам, а не позднейшим вставкам, ошибкам переписчика или неточностям перевода. А у нас… Сделать фундаментом национального мировоззрения набор текстов, писаных непонятно кем, непонятно где и непонятно когда - это все равно что установить на стратегический компьютер пиратскую версию "виндоуз-95" на турецком языке - без возможности апгрейда, с дырами в защите, червями и вирусами, да еще с перекоцанной неизвестным умельцем динамической библиотекой*.dll, из-за чего система виснет каждые две минуты. Людям нужна открытая архитектура духа, open source. Но иудеохристиане очень хитры. Получается, любой, кто предложит людям такую архитектуру - это антихрист. Нагадить в далеком будущем из поддельной задницы, оставшейся в далеком прошлом - вот, пожалуй, самое впечталяющее из чудес иудеохристианства."
Конечно, некоторые из этих сентенций могут показаться слишком самоуверенными для начинающего вампира. В свою защиту могу сказать только то, что подобные понятия и идеи всегда значили для меня крайне мало.
Дискурс я осваивал легко и быстро, хотя он и настраивал меня на мизантропический лад. Но с гламуром у меня с самого начала возникли сложности. Я понимал почти все до того момента, когда Бальдр сказал:
— Некоторые эксперты утверждают, что в современном обществе нет идеологии, поскольку она не сформулирована явным образом. Но это заблуждение. Идеологией анонимной диктатуры является гламур.
Меня внезапно охватило какое-то мертвенное отупение.
— А что тогда является гламуром анонимной диктатуры? - спросил я.
— Рама, - недовольно сказал Бальдр, - мы же с этого начинали первый урок. Гламуром анонимной диктатуры является ее дискурс.
На словах у Бальдра с Иеговой все выходило гладко, но мне трудно было понять, как это фотки полуголых теток с брильянтами на силиконовых сисях могут быть идеологией режима.
К счастью, был эффективный метод прояснять вопросы такого рода. Если я не понимал чего-то, что говорил Бальдр, я спрашивал об этом на следующем уроке Иегову, и получал альтернативное объяснение. А если что-то было неясно в объяснении Иеговы, я спрашивал Бальдра. В итоге я двигался вверх, словно альпинист, враспор упирающийся ногами в стены расщелины.
— Почему Бальдр говорит, что гламур - это идеология? - спросил я у Иеговы.
— Идеология - это описание невидимой цели, которая оправдывает видимые средства, - ответил тот. - Гламур можно считать идеологией, поскольку это ответ на вопрос "во имя чего все это было".
— Что - "все это"?
— Возьми учебник истории и перечитай оглавление.
Я к тому времени проглотил уже достаточно концепций и терминов, чтобы продолжить разговор на достойном уровне.
— А как тогда сформулировать центральную идеологему гламура?
— Очень просто, - сказал Иегова. - Переодевание.
— Переодевание?
— Только понимать его надо широко. Переодевание включает переезд с Каширки на Рублевку и с Рублевки в Лондон, пересадку кожи с ягодиц на лицо, перемену пола и все такое прочее. Весь современный дискурс тоже сводится к переодеванию - или новой упаковке тех нескольких тем, которые разрешены для публичного обсуждения. Поэтому мы говорим, что дискурс есть разновидность гламурА, а гламур есть разновидность дискурсА. Понял?
— Как-то не слишком романтично, - сказал я.
— А чего ты ждал?
— Мне кажется, гламур обещает чудо. Вы ведь сами говорили, что по первоначальному смыслу это слово значит "колдовство". Разве не за это его ценят?
— Верно, гламур обещает чудо, - сказал Иегова. - Но это обещание чуда маскирует полное отсутствие чудесного в жизни. Переодевание и маскировка - не только технология, но и единственное реальное содержание гламура. И дискурса тоже.
— Выходит, гламур не может привести к чуду ни при каких обстоятельствах? - спросил я.
Иегова немного подумал.
— Вообще-то может, - сказал он.
— Где?
— Например, в литературе.
Это показалось мне странным - литература была самой далекой от гламура областью, какую я только мог представить. Да и чудес там, насколько я знал, не случалось уже много лет.
— Современный писатель, - объяснил Иегова, - заканчивая роман, проводит несколько дней над подшивкой глянцевых журналов, перенося в текст названия дорогих машин, галстуков и ресторанов - и в результате его текст приобретает некое отраженное подобие высокобюджетности.
Я пересказал этот разговор Бальдру и спросил:
— Иегова говорит, что это пример гламурного чуда. Но что здесь чудесного? Это ведь обычная маскировка.
— Ты не понял, - ответил Бальдр. - Чудо происходит не с текстом, а с писателем. Вместо инженера человеческих душ мы получаем бесплатного рекламного агента.
Методом двойного вопрошания можно было разобраться почти с любым вопросом. Правда, иногда он приводил к еще большей путанице. Один раз я попросил Иегову объяснить смысл слова "экспертиза", которое я каждый день в встречал в интернете, читая про какое-то "экспертное сообщество".
— Экспертиза есть нейролингвистическое программирование на службе анонимной диктатуры, - отчеканил Иегова.
— Ну-ну, - пробурчал Бальдр, когда я обратился к нему за комментарием. - Звонко сказано. Только в реальной жизни не очень понятно, кто кому служит - экспертиза диктатуре или диктатура экспертизе.
— Это как? - спросил я.
— Диктатура, хоть и анонимная, платит конкретные деньги. А единственный реальный результат, который дает нейролингвистическое программирование - это зарплата ведущего курсы нейролингвистического программирования.
На следующий день я горько пожалел, что задал вопрос про "экспертизу":
Иегова принес на урок целую рейку с названием "эксперт. сообщ. № 1-18".
Пришлось глотать все препараты. Вот что я записал в коротком перерыве между дегустациями:
"Любой современный интеллектуал, продающий на рынке свою "экспертизу", делает две вещи: посылает знаки и проституирует смыслы. На деле это аспекты одного волевого акта, кроме которого в деятельности современного философа, культуролога и эксперта нет ничего: посылаемые знаки сообщают о готовности проституировать смыслы, а проституирование смыслов является способом посылать эти знаки. Интеллектуал нового поколения часто даже не знает своего будущего заказчика. Он подобен растущему на панели цветку, корни которого питаются неведомыми соками, а пыльца улетает за край монитора. Отличие в том, что цветок ни о чем не думает, а интеллектуал нового поколения полагает, что соки поступают к нему в обмен на пыльцу, и ведет сложные шизофренические калькуляции, которые должны определить их правильный взаимозачет. Эти калькуляции и являются подлинными корнями дискурса - мохнатыми, серыми и влажными, лежащими в зловонии и тьме."