Павел медленно, стараясь не производить шума, пополз вперёд. Перед ним снова хлопнула ракетница. Он закрыл глаза и положил голову на руку. Глаза адаптировались к темноте. Если их держать сейчас открытыми, несколько минут он будет плохо видеть.
Когда ракета погасла, Павел снова пополз вперёд. Часовой всё внимание обращает на пространство впереди, на нейтральную полосу. Что происходит сзади, его не волнует, там свои.
Так Павел и переполз через траншею. Впереди были ещё окопчики, но они располагались далеко друг от друга, и Павлу удалось проползти между ними.
Он полз ещё метров триста. Когда сзади, со стороны немецких позиций, взлетала ракета, он замирал.
Так он добрался до подбитой «тридцатьчетвёрки». Машина уже остыла после пожара, но вблизи неё густо пахло горелой резиной, металлом и ещё чем-то непонятным.
Он заполз за танк и встал в полный рост — корпус танка закрывал его от шальной пули пулемётчика — и пошёл пешком. Всё лучше, чем ползти, обдирая локти и колени.
Лёгкий ветерок принёс со стороны русских позиций запах махорки. Этот запах Павел ни с чем не мог спутать. Ему пришлось лечь и прислушаться. Где-то, далеко впереди, едва слышно говорили по-русски.
Павел едва не вскочил и не бросился вперёд, но разум возобладал. Он опять пополз, и когда голоса стали слышны отчётливей, крикнул:
— Не стреляйте, я свой!
Голоса смолкли, и Павел повторил.
В ответ раздалось:
— Ну так ползи сюда.
Павел пополз. Чей-то голос посоветовал:
— Давай сюда, здесь траншея.
Павел забрался на бруствер, повернулся и ногами вперёд сполз на дно траншеи.
— Из разведки, что ли? — спросил кто-то рядом.
— Нет. Веди к командиру.
— Это можно. Шагай за мной.
Воин в ватнике шёл впереди, Павел — за ним. Они остановились у двери землянки.
— Погоди, я доложу.
Солдат постучал в хлипкую дощатую дверь и вошёл. Пробубнили голоса, зажглась коптилка, сделанная из гильзы.
Дверь распахнулась, глаза резануло светом. Он был скудным, неверным, колеблющимся, но Павлу он показался едва ли не прожектором. Он шагнул вперёд.
— Ох, твою мать! — выматерился солдат и схватился за автомат.
Лейтенант, спавший до этого на пустых снарядных ящиках, в недоумении вытаращил глаза. Спросонья он не мог понять, приснилось ему всё, что он видит, или на самом деле перед ним стоит немец.
Солдат смотрел то на Павла то на лейтенанта, ожидая приказа.
— Самохин, свободен, — пришёл в себя лейтенант. Он был немного моложе Павла, года на два-три.
— Ты кто такой?
Лейтенант встал, опоясался ремнём и расстегнул на всякий случай кобуру.
— Сержант Стародуб.
Лейтенант потряс головой, прогоняя остатки сна. Бред какой-то: перед ним — натуральный танкист-немец, а лопочет по-русски.
— Фронтовая разведка? — озарило его.
— Нет, танкист.
— Документы.
По мнению Павла, лейтенант не мог найти выход из необычной ситуации.
Павел полез в карман курточки, достал «зольдатенбух» — солдатскую книжку и протянул её лейтенанту. Тот поднёс книжку к коптилке.
— Так тут же по-немецки!
— Верно.
— Ничего не понятно. Почему форма на тебе немецкая, и документы тоже?
— Получилось так.
Павел понимал, что надо просить отвести его в СМЕРШ или к начальнику полковой разведки.
— Ты что, эсэсовец?
— С чего ты взял? — обиделся Павел.
— Форма на тебе чёрная.
— У всех немецких танкистов такая. У эсэсманов на петлицах — череп, да и в документах у меня шестая танковая дивизия значится, четвёртый панцергренадёрский полк. Там нет ни слова об СС.
— Не врёшь? А то сразу к стенке!
— Шёл бы я сюда за этим, товарищ лейтенант. Отведите меня к полковым разведчикам или в СМЕРШ.
— Ещё раз назовёшь меня товарищем — зубы повыбиваю. Постой, у тебя в кобуре что? Пистолет?
— Конечно.
— Ну Самохин! Задницу надеру! Сдай!
Павел расстегнул кобуру и протянул лейтенанту пистолет. Тот сел на снарядный ящик, потёр лицо обеими руками.
— Ладно, если сам просишь, доставим тебя в СМЕРШ.
Лейтенант вышел из землянки и вернулся с Самохиным.
— Отконвоируешь его к оперуполномоченному СМЕРШа, отдашь ему пистолет и документы немца. Понял?
— Так точно!
— Выполняй!
Павел, конвоируемый бойцом, пошёл по траншее. Потом они выбрались из неё и шли перелеском километра два.
Начало светать. Попавшиеся навстречу солдаты остановили Самохина и Павла:
— Пленного взяли? А чего его в тыл вести? Шлёпнули бы сразу — и всё! Эсэсовец, небось!
— Танкист.
— Хрен редьки не слаще.
Самохин только хмыкнул.
Оперуполномоченный располагался в бревенчатой избе. Старший лейтенант, немного постарше Павла, видимо только встал. Лицо было опухшее, помятое.
— Ну рассказывай — кто, откуда и зачем к нам перешёл.
— Сержант Стародуб. И не перешёл я, а вернулся к своим.
И Павел рассказал всю свою историю, начиная с боя под Прохоровкой, ранения и ожога.
Старший лейтенант слушал молча, не перебивая.
— Прямо сказки рассказываешь. Верится с трудом. Давай под протокол. — И начал подробно расспрашивать, где Павел родился, откуда немецкий язык знает, номера полков и фамилии командиров, где он проходил службу. Даже фамилии и должности сослуживцев попросил вспомнить. Потом, подробно — о нахождении в госпитале, учебном батальоне и последнем бое. Исписав ровным почерком несколько листов, хмыкнул:
— В первый раз с таким перебежчиком сталкиваюсь. Если ты Абвером заслан, так они тоньше действуют — легенда железобетонная, документы советские. А у тебя…
Старлей пожал плечами.
— В общем, посидишь пока под замком. Я созвонюсь с кем положено, там видно будет.
Старший вызвал конвоира, и Павла закрыли в обычном деревенском подвале. Было прохладно и темно, в углу шуршали мыши.
Павел на ощупь нашёл какой-то ящик, уселся на него и задумался. Он всячески рвался к своим, перешёл и попал в СМЕРШ. Нет, он не ожидал, что его встретят с цветами, но и в темницу попасть тоже не рассчитывал. Может, надо было захватить с собой пленного или выкрасть карты? Тогда больше веры было бы.
Сколько он так просидел — неизвестно, в темноте определить было затруднительно. Но загремел засов, откинулся люк.