До вечера было на нашем участке затишье — немцы не предпринимали активных действий. Мы выставили на ночь караулы и заснули беспокойным сном.
На следующий день, едва поднялось солнце, пожаловали фашисты. Нагло, на мотоциклах — с колясками и без. Вывалились из-за холма, где грунтовка вилась, и тут же развернулись в боевые порядки, рассыпавшись по полю. Поднялся сплошной треск — из автоматов, пулеметов, глушителей мотоциклетных. Заухали орудия танка Т-28, забил пулемет.
Пехота открыла ответный огонь. Несмотря на ощутимые потери, немцы продолжали напирать. Последних удалось остановить за полсотни шагов до линии наших окопов. И вот что меня удивило — форма на них была черная.
Атака гитлеровская захлебнулась, живым не ушел ни один. Если бы не наш танк, мы бы не отбились, слишком уж нахраписто вели себя гитлеровцы.
Когда все стихло, я дополз к ближайшему мотоциклу и снял пулемет, чтобы притащить его к себе в окоп. Заодно и поглядел на убитых немцев. Рослые, все как на подбор упитанные, рукава мундиров закатаны до локтей, а в петлицах — две молнии. Так это же войска «СС», элита немецкая! В нее брали только самых убежденных, преданных делу рейха немцев — членов нацистской партии. Видно, они в резерве были. Что-то я раньше не видел и не слышал, чтобы эсэсовцев в бой бросали.
Притащил пулемет с коробкой патронов, установил на сошки, ленту заправил. Теперь легче воевать будет, сподручнее. У каждого эсэсовца — автомат или пулемет, а у нас — только винтовки. Видно, успели эсэсовцы по рации доложить о сопротивлении нашей роты, потому как через полчаса появились «юнкерсы»-лаптежники. Страшнее их для пехоты не было. Тихоходные, они бомбили с пикирования, причем довольно точно.
Бойцы в окопы попрятались, а танк куда спрячешь? Высокий, неуклюжий, — вот ему и досталось. Похоже, немцы целили именно в танк.
Бомбы ложились все ближе и ближе — до тех пор, пока одна из них все-таки угодила в моторный отсек. Громыхнуло так, что заложило уши.
Когда самолеты улетели, я высунул голову из окопа. Т-28 больше не существовало! Танк разворотило как консервную банку. Листы брони вывернуло наружу, и где по клепке, где по живому — листы были разорваны.
— Амбец ребятам, — с сожалением заключил я.
— Не, они целые. Я сам видел: танкисты, как самолеты подлетать стали, в укрытия попрятались, — сказал боец из соседнего окопа.
И верно: после бомбежки из разных укрытий стали подниматься танкисты в темно-синих, как на мне, комбинезонах.
По цепочке передали — «сержанта Колесникова к командиру роты!»
Перебежками я добрался до ротного.
— Вот что, танкист. Тебе мотоцикл водить приходилось?
Я сразу догадался, в чем дело.
— Немецкий не пробовал.
— Так попробуй. Посмотри, — он кивнул на поле, — может, какой целый? Надо пакет с донесением в полк передать. Полагаю, штаб полка сейчас в Сафоново. На Минское шоссе не суйся, там войск полно. Издали не разберутся, не немцы — так свои подстрелят, поэтому по грунтовкам добирайся. Вот смотри.
Командир роты достал планшет с картой:
— Вот наши позиции, вот Сафоново, тут — Дорогобуж. Держи пакет.
Я сунул пакет за пазуху.
— Пока тихо и немцев нет, выбери мотоцикл из тех, что поцелее.
В окопах я осмотрелся. Немцев пока не видно. Перекинув свой ППШ за спину, перебежками побежал на поле боя, фактически сейчас нейтральную полосу. Те мотоциклы, что находились поближе к нашим окопам, оказались изрешечены пулями.
Из окопов за моими действиями с интересом наблюдали бойцы и — на всякий случай — держали холм на прицеле.
Я переползал от одного мотоцикла к другому, потом обнаглел и, встав в полный рост, перебежал подальше. Ага, а вот этот, хоть и с вывернутым рулем, похоже, то, что мне надо. В коляске пулеметчик сидит — убитый; водитель, упав с сиденья, лежит метрах в десяти. С виду темно-зеленый «BMW» без повреждений.
Я открыл крышку бака — в лицо ударил острый запах бензина. Бак был почти полон. Вытянул из коляски убитого эсэсмана — такого попутчика мне совсем не хотелось. Усевшись на сиденье, правой рукой включил нейтраль коробки передач. Удобно и наглядно, кроме ножного переключения педалью есть еще и ручное. Ногой резко толкнул кик-стартер. Двухцилиндровый мотор завелся сразу, затарахтел ровно. Включив передачу, я добавил газу, мягко отпустил ручку сцепления. Мотоцикл легко тронулся и двинулся вперед, подскакивая на кочковатом поле, изрытом воронками от снарядов. Чувствовалась мощь, отличная тяга.
Я медленно ехал по полю, объезжая воронки и рытвины, разбросанную разбитую технику, тела фашистов в черных мундирах. Подъехав к нашим позициям, крутанулся между окопами. Бойцы с восхищением поглядывали на тарахтящий трофей. А наперерез уже бежали двое танкистов — из экипажа разбомбленного Т-28. Они махали руками.
Добежав, один из них положил руку на руль:
— Стой! Лейтенант сказал — ты в Сафоново?
— Как приказали. А что?
— Подбрось нашего командира в Ярцево — там рядом, почти по пути.
Я поглядел на его напарника. Белевшие на его чумазом от пыли и копоти лице глаза светились радостью.
— Садись.
Довольный подвернувшейся оказией, сержант-танкист уселся в коляску, положив на колени свой автомат, и махнул рукой:
— Поехали.
Танкист придирчиво осмотрел пулемет: затвор цел, в ленте патроны. Поводив по сторонам за ручку пулемета, крякнул удовлетворенно:
— Годится!
Эх, кабы не война! Я осторожно поехал вперед, всматриваясь в даль; танкист поглядывал по сторонам — не нарваться бы ненароком на немцев! Мотоцикл тянул ровно, грунтовка пыльная, но зато не трясет. Ветер хлещет в лицо, травами пахнет. Лепота!
— Тебя как звать-то, браток? — стараясь перекрыть треск двигателя, крикнул танкист.
— Петром.
— А меня Борисом. Ты что в комбинезоне? Танкист?
— Он самый. Танк подбили.
— Во-во, и у нас такая же беда.
— Видел я, на моих глазах все произошло.
— Повезло нам: танк — вдребезги, а мы все живы.
На дороге — пустынно. Далеко впереди ухали взрывы. Сжалось сердце: «А ведь и нам — туда!»
Грунтовка то шла по лесу, то выходила на открытое место. Встречались черные остовы сгоревших грузовиков, обгоревшие телеги, разбитые пушчонки, бронемашины — все напоминало о том, что идет жестокая война. А еще — тела погибших: близ дороги, дальше в лесополосе — каски, обломки винтовок. Совсем недавно здесь шли бои.
Вспугнутые треском двигателя, на верхушки деревьев взлетели вороны.
Снова поворот. Слева, за деревьями, нес свои воды Днепр.
У одного из ручьев, звонко стекавшего в Днепр, мы остановились. Заглушив мотор, я захватил ППШ, по привычке поправил кобуру с пистолетом и пошел к воде. Наклонился. Какое блаженство — смыть соленый пот, разъедавший глаза, грязь, напиться живительной водицы!