Я вернулся к мотоциклу и пулемету на нем — расслабляться нельзя. Теперь — очередь Бориса. Подхватив автомат, он спустился к ручью. Сняв шлемофон, танкист приник к ручью, умылся, набрал воды во фляжку. И — снова в путь.
— Браток, теперь левее. Я дорогу помню! — бодро крикнул танкист.
На развилке я повернул налево. Здесь грунтовка расходилась под острым углом.
Борис наклонился, стал рукой шарить в коляске.
— Гляди, чего нашел!
Он вытащил удлиненную металлическую коробку, овоидную в сечении. Повертев ее так и сяк, он наконец открыл ее и вытащил противогаз.
— Надо же, а я думал — харчи.
Он отшвырнул коробку с противогазом на дорогу. Снова пошарил рукой на дне коляски.
— Вот! Самое то!
В руке — стеклянная бутылка с наклейкой. Открыв пробку, танкист глотнул.
— Дрянь какая-то, вроде слабого самогона, — поморщился он. — Глотни!
Борис протянул мне открытую бутылку. Я сделал пару глотков. Горло обожгло. Сейчас бы не выпить, а закусить! Но и пара глотков самогона взбодрила. А Борис приложился еще.
— Эй, Борис, не увлекайся, тебе к начальству идти, вдруг учуют?
— Э, пока доедем — выветрится.
Дорога пошла в горку, с обеих сторон потянулся лесок. Едва дорога зазмеилась вниз, к деревянному мосту через речку, как мы увидели, что с противоположного берега к мосту подъезжает грузовик — здоровенный «Бюссинг». Немцы!
— Стой, немцы! — крикнул Борис.
Он схватился за пулемет, стоявший на коляске, передернул затвор и нажал на спуск.
Я остановил мотоцикл. Борис не отрывался от пулемета, пока не высадил в грузовик всю ленту. Наконец затвор лязгнул вхолостую — патроны закончились.
Мы вглядывались в неподвижно стоявший немецкий грузовик. Похоже, дальше он уже не поедет. Лобовые стекла высыпались, капот и крылья были сплошь в дырах, из пробитого радиатора текла вода.
Потрескивая, остывал ствол пулемета.
— Ты это — сходи, посмотри, — пересохшими губами выдавил Борис, кивнув в сторону моста.
Я перекинул за спину автомат, вытащил из кобуры пистолет, спустился к мосту и перешел по настилу на другой берег. Выставив пистолет, левой рукой ухватился за ручку и дернул дверцу. На меня выпал убитый немец. «Тьфу ты, черт, напугал!» — чертыхнулся я.
В кабине в неестественных позах лежали еще двое убитых гитлеровцев.
Сунув пистолет в кобуру, я встал на подножку и заглянул в кузов. Увязанные в пачки, там лежали длинные бумажные мешки из крафт-бумаги. Непонятно: для чего они? И только потом, по прошествии времени, я узнал, что в полевых условиях в таких мешках немцы хоронят своих убитых.
— Ну, чего там? — с нетерпением спросил Борис, когда я вернулся.
— Трое убитых в кабине и бумажные мешки какие-то в кузове.
— Жалко, что мешки не с харчами.
— Ты лучше пулемет заряди.
— Не учи ученого. Тут целая коробка с лентой, поставил уже. Поехали.
— Погоди. Прикинь, грузовик нам навстречу ехал. Откуда бы ему здесь взяться.
Борис насторожился:
— Может, заблудился?
— А сколько отсюда до Ярцева твоего?
— Да уже недалеко должно быть, километров десять. Постой-ка, ты хочешь сказать…
— Вот именно. Мы туда едем, а навстречу нам по дороге — немецкий грузовик. Как бы к немцам в лапы не попасть. Сафоново правее?
— Ага, сейчас на пригорке перекресток будет — нам направо.
Я толкнул ногой кик-стартер, уселся в седло. Тронувшись, мы проехали мимо расстрелянного грузовика. Оба молчали, всматриваясь в дорогу. Борис ухватился за рукоятку пулемета.
Свернули вправо. И без остановок по грунтовке — вперед.
Через полчаса на дорогу выскочил красноармеец с винтовкой.
— Стоять! Кто такие?
Я едва остановиться успел.
— В Сафоново, с донесением.
Красноармеец покосился на немецкий мотоцикл с пулеметом. Я перехватил его взгляд:
— Это трофейный, захватили у фрицев после их атаки.
— Езжайте. Только открытые участки побыстрее проскакивайте, постреливают немцы.
Однако судьба сегодня была к нам благосклонной.
Проехав мимо окопов, ощетинившихся стволами пулеметов и винтовок в сторону дороги — здесь держали оборону бойцы полка, мы въехали в городишко. Штаб нашли быстро: известное дело — его обычно в добротном здании располагают. С улицы его можно опознать по стоящим рядом машинам, снующим военным, а еще — по многочисленным полевым кабелям связи.
Мы пристроили к веренице стоящих машин и наш трофейный мотоцикл, прикрыв брезентовой накидкой свастику на боку коляски.
Я направился к штабу. Однако же часовой у входа уперся:
— Не пущу, не велено!
Из штаба в это время выходил полковник. В руке он держал фуражку, смятым носовым платком утирал бритую — по моде тех лет среди военных — голову. Надев фуражку, он привычным жестом проверил, посередине ли звездочка, и повернулся к нам:
— Что за шум?
— Сержант Колесников, — представился я. — Пакет у меня к командиру полка, товарищ полковник, да вот часовой не пропускает.
— Давайте пакет, сержант.
Я достал из-за пазухи пакет — серую бумагу, сложенную треугольником. Полковник надорвал, вытащил сложенный вчетверо лист и быстро прочитал написанное.
— Хорошо, я доложу командиру полка.
Вперед выступил Борис:
— Разрешите обратиться!
— Разрешаю.
— Старший сержант Синицын, — козырнул танкист. — Полк наш в Ярцево…
Полковник оборвал Бориса:
— Знаю. Перерезана дорога на Ярцево вчера немцами. Так что, боец, до полка своего ты не доберешься.
— А как же нам быть? У меня немцы танк сожгли. Экипаж цел, в окопах сидит.
— Нету танков, танкист. Пока воюй в пехоте.
Полковник повернулся и направился в штаб.
Мы отошли подальше от входа, встали в тени дерева.
— Что делать будем? — спросил Борис.
— Не знаю пока, полковник не сказал ничего. Думаю, возвращаться в роту надо.
— Так-то оно так, только я танкист, а в окопах танков нет.
— У меня такое же положение. Слышал, что полковник сказал? Нет танков! Ты что теперь — лапки сложишь и ждать будешь, когда тебе танк дадут?
Борис, пожав плечами, вздохнул:
— Давай хоть подхарчимся где-нибудь.
Борис подошел к часовому — узнать, где кухня. Мы бодро отправились туда, и Борис стал требовать обеда. Мы, дескать, с донесениями прибыли с передовой, не евши. Конечно, это была наглость, мы — не штабные работники. Однако повар сжалился над нами, налил по миске борща, дал буханку ржаного хлеба на двоих. Уговаривать нас не пришлось, все съели быстро.