Тем временем ушкуйники топорами сбили с клёпок замки клеток. В это время двери дома распахнулись. Первыми из дома выбежали женщины. Одновременно невольники и невольницы с плачем и криками радости вышли из клеток во двор и увидели женщин из хозяйского дома. Недавние невольники яростно набросились на них. Мужчины били кулаками и ногами, женщины кусались, царапались, вцепившись в волосы, выдирали их клочьями. Рёв, крики боли, глухие звуки ударов заполнили двор торговца рабами.
Михаил ошалел от поднявшегося шума.
Из дома, боязливо озираясь, вышли трое мужчин. Невольники бросили терзать женщин и подскочили к мужчинам, готовые накинуться на своих мучителей.
— Стоять! — повелительно крикнул Михаил. Все замерли.
— Этот кто?
— Надсмотрщик у хозяина. Сволочь! Кнутом нас бил!
— Казнить!
Не успел надсмотрщик возразить, как Ефим раскроил ему топором череп.
— А этот? — саблей указал Михаил.
— Сам хозяин, — злобно ощерился пленный.
— Хозяин, говоришь?! Ты-то мне и нужен. А этот? — Михаил показал на третьего.
— Сынок хозяйский. Яблоко от яблони недалеко падает. Всех девок перепортил, — выступила вперёд невольница.
— Утопить в бассейне. Не заслужил он достойную смерть от оружия.
Невольники схватили хозяйского сынка и, как он ни брыкался, сунули головой в воду. Подержали, пока пузыри не перестали идти и тело не обмякло, и только тогда, плюнув, отошли от бездыханного тела.
Дошла очередь до самого торговца невольниками.
— Говори, где прячешь деньги?
— Не понимай по-урусутски, — затряс головой хозяин.
— Врёт он! Ещё как по-нашему тараторит, — вступила та же невольница, которая рассказала о проделках хозяйского сына.
— Ай-яй-яй! Нехорошо обманывать! А вот тебе урок — чтоб понятливее был!
С этими словами Михаил боевым ножом отсёк работорговцу ухо. Не смертельно, но оч-чень больно и крови много. Тот взвизгнул, зажал рукой рану.
— За каждый неверный ответ буду отрезать у тебя что-нибудь, — зловеще пообещал Михаил.
Не хотелось работорговцу расставаться с деньгами, ох как не хотелось. Однако боль в ухе и угроза Михаила заставили его подчиниться. Он повёл ушкуйников в дом. Тряпки уже прогорели, дыма стало поменьше, однако дышать ещё было тяжело.
Хозяин поднялся на второй этаж, снял с пояса ключ, отпер дверь. В комнате ушкуйники увидели два больших сундука. Комнатушка маленькая, без окна, и явно сделана с расчётом на хранение денег.
— Открывай замки! — приказал Михаил. Хозяин нехотя, трясущейся рукой вставил ключик в отверстие, отпер замок и откинул крышку первого сундука. Весь сундук был полон монетами. Завидев такое богатство, ушкуйники охнули.
— Теперь — второй!
Хозяин клацнул замком. Откинув тяжёлую крышку, он неожиданно схватил лежавший сверху, на монетах, кинжал и всадил его в грудь Ефиму.
— Умри, урус!
И тут же его тело грузно осело на пол, а бородатая голова откатилась в сторону — стоявший за его спиной Спиридон резанул по шее работорговца саблей.
— Вот гад!
Михаил на мгновение опешил. Плохо! Уставились на деньги ушкуйники, не доглядели за хозяином, вот и потеряли нелепо хорошего человека и опытного корабельщика.
Михаил запер сундуки ключами хозяина.
— Выносите сундуки!
Ушкуйники, пыхтя и толкаясь, с трудом оторвали их от пола, вытянули из хранилища, громыхая по ступеням, потащили по лестнице и выволокли во двор.
— Не, Михаил, на руках не донесём — уж больно тяжелы. Повозка нужна.
— Поищите в соседних дворах! Кинулись через стену в соседний двор, а там уж хозяев и след простыл. Одни бабы в гареме от страха трясутся. Зато нашли телегу и мула, запрягли его, вывели на улицу. Вчетвером с трудом взгромоздили один сундук на повозку, за ним — второй. Старенькая повозка угрожающе поскрипывала, обещая развалиться на первом же ухабе.
— Везите на ладью! Ты и ты! — Михаил указал на Спиридона и Никиту.
— А как же мы? — обступили Михаила бывшие невольники, распознав в нём главного.
— Вы что, все — русские?
— Не только.
— Троих покрепче мне гребцами надобно. Михаил окинул взглядом толпу, выбрал трёх крепких мужиков.
— Пойдёте с моими людьми за повозкой, скажете кормчему Павлу — я велел принять вас в команду и накормить.
Обрадовалась отобранная тройка, бросилась догонять тронувшуюся повозку.
— А с нами что?
— Кто русские — идите на пристань, найдите воеводу Юрьева, спросите у него.
Михаилу было всех жаль, но брать на себя ответственность он не хотел. Есть воевода походный, ему и решать.
Соседний дом оказался пуст, людей не было, ценностей тоже не нашли. Ушкуйники перелезли через забор. Дверь в дом оказалась заперта. Клеток с людьми тоже не было видно. Вроде ремесленник говорил, что в этом квартале одни работорговцы живут. Ошибся или наговаривал?
— Эй, отпирай. Выйдешь сам — живым оставим. Будешь сопротивляться — убьём! — это Зосима крикнул в окно.
В ответ полился поток ругательств. Местного языка никто не знал, но по тону и без перевода понятно было.
— Зажигай!
В окна полетели зажжённые тряпки. Почти тут же оттуда высунулась крепкая волосатая мужская рука, и одна чадящая тряпка полетела обратно во двор.
— Ты гляди, чего делает! — подивился Зосима. — Что, не нравится?
Сам он стал сбоку от другого окна. Оконца были узкие, высокие. Из него снова показалась рука с тряпкой. Зосима ловко рубанул по ней топором. Из дома донёсся дикий, почти звериный рёв. По коже ушкуйников пробежали мурашки.
Спустя мгновение резко распахнулась дверь, и во двор выбежал огромного роста обнажённый по пояс ордынец с искажённым от боли лицом и лихорадочно горящими глазами. Из культи правой руки сочилась кровь. Обрубок был наскоро перехвачен верёвкой. В левой руке ордынец держал странный меч — не очень длинный, но широкий к концу лезвия и изогнутый. Ордынец описывал им вокруг себя полукружья, с шипением разрезая воздух. Попытался было один ушкуйник с сабелькой приблизиться к нему, но раздался звон разрубленного металла, и в руке у русича осталась только рукоять, — лезвие сабли отлетело.
— Окружай его и — в топоры! — скомандовал Михаил.
Со всех сторон, как раненого медведя, обложили ордынца ушкуйники. Пока один делал выпад топором, другой успевал лезвием сабли или топора резануть гиганта по спине. Он уже весь был в крови, но пока держался на ногах. Однако сказывалась большая кровопотеря, и гигант пошатывался, отбиваясь от ударов наседающих ушкуйников.