— Тедди, перестань! Я поступил так, как должен был! Как от меня ждали! Я взял заложника. Теперь дядюшка на сто процентов уверен, что я хочу заключить соглашение. Я проявил осторожность, я продемонстрировал силу, я вызвал его гнев, но все равно согласился приехать в Италию. Старик думает, что видит меня насквозь. — Истинный кардинал вскинул подбородок и высокомерно улыбнулся: — Вскоре ему придется пожалеть о своей самоуверенности.
Правая ладонь легла на рукоять Драконьей Иглы.
— Позвольте задать вопрос?
— Задавай.
Епископ помялся:
— Господин… а что, если барон на самом деле хочет заключить с вами союз? Ведь два истинных кардинала — это огромная сила. Ваш с Клаудией ребенок сможет обладать и Драконьими Иглами, и Алым Безумием, Великим Домам придется считаться…
— Я все понял, — перебил помощника Густав. — И отвечу так: если дядюшка действительно собирался поделиться со мной властью, то он еще больший дурак, чем я предполагал. Запомни, Тедди, на вершину можно идти вдвоем, втроем, вдесятером, помогать друг другу, поддерживать друг друга, страховать друг друга. Но дойдет только один.
Густав замолчал, отключился, в трубке стало тихо, но Бруджа не отрывал ее от уха. Держал, невидяще глядя в стену, и продолжал сжимать кулак до тех пор, пока не хрустнул пластик и не посыпались осколки. Барон, очнувшись, стряхнул остатки трубки со столешницы и медленно, по очереди, оглядел находящихся в кабинете масанов.
Адриано стоял у книжного шкафа, лицом к дверцам, словно любуясь своим отражением в темном стекле.
Джакомо нервничал. Во время разговора он беспрерывно ходил по комнате и даже порывался что-то сказать, крикнуть, указать отцу, как следует вести себя с Луминаром. Пару раз он удостоился от Александра суровых взглядов и к концу беседы поутих, понял, что старый барон не в том состоянии, чтобы выслушивать эмоциональные вопли.
Руссо, сидевший в кресле напротив Бруджи, казался олицетворением спокойствия. На его лице не отражалось никаких чувств.
— Вы все слышали, — негромко произнес барон. — Вы все поняли. Клаудия останется заложницей.
— Я раздавлю эту тварь!! — Джакомо в ярости топнул ногой. — Отец…
— Как получилось, что ее смогли похитить? — негромко спросил Адриано. — Учитывая сложность предстоящего дела, я был уверен, что ты не выпустишь Клаудию из дома.
— Я просил ее оставаться на вилле. Она не послушала.
Барон потер лоб и жестом, в котором явственно читалась крайняя степень усталости, взял в руку стоящую на столе фотографию дочери. Полнолуние, парк, берег пруда. Клаудия в легком белом платье, едва скрывающем тоненькую фигурку, сидит на камне, опустив ноги в воду. В последний момент она почувствовала фотографа, оглянулась, посмотрела прямо на него. Взгляд не испуганный, скорее удивленный. И очень беззащитный. У человского папарацци, мечтавшего снять ведущую уединенный образ жизни дочь известного магната, был мощный объектив. Фотография сделана издалека, но качество оказалось отменным. И техническое качество в том числе. Просмотрев пленку, барон распорядился отпустить незадачливого папарацци и даже заплатить ему. А фотографию поставил на рабочий стол.
— Ты избаловал Клаудию.
— Я знаю, — негромко ответил Бруджа. — Но сейчас это не важно.
— Тогда я повторю вопрос: как получилось, что сестру смогли похитить?
Адриано жестко посмотрел на Руссо.
— Я бы тоже хотел услышать ответ, — добавил Джакомо.
— Епископа не было на вилле, а телохранители не рискнули спорить с Клаудией, — произнес Александр.
— Их надо наказать.
— Но как Густаву удалось выманить Клаудию? — продолжил Адриано.
— И как ему удалось организовать засаду? Она ведь прорицательница!
— Глаза Спящего!
Подтекст сыновних реплик Бруджа читал, как открытую книгу. Точные действия похитителей наводили на мысль о предательстве. И недружелюбные взгляды, которые молодые наследники бросали на спокойного Руссо, были красноречивее любых слов. Адриано и Джакомо не высказывали мысли вслух, но в воздухе носились беззвучные крики:
«Это предатель!»
«Нельзя доверять Руссо, пока не станет ясно, что он честен!»
И самые главные:
«Убери его!»
«Назначь на его место меня!»
«Нет, меня!»
Когда самым близким Брудже был Жан-Жак, скорее слуга и телохранитель, чем советник, братья оставались спокойны. Но возвышение епископа им не нравилось. Они чуяли угрозу.
— Пьеро рассказал, что сегодня утром Клаудия получила письмо, — протянул Александр.
— Когда мы пришли в гостиную, я видел бумагу у нее в руках, — подтвердил Джакомо и посмотрел на брата: — Помнишь?
Адриано сдержанно кивнул, но про себя проклял простоватого младшего. Какого, спрашивается, дьявола, вспоминать об этом? Нет бумаги, и подозрения против Руссо сохранят свою силу.
— Вряд ли это было письмо от Густава, — нехотя буркнул Адриано. — Клаудия не настолько глупа, чтобы доверять Луминару.
— Ответ на этот вопрос может дать только она.
— А для того, чтобы она вернулась, мы должны заключить союз с Густавом. Ты должен поклясться на Амулете. — Старший сын в упор посмотрел на барона. — Кажется, это идет вразрез с нашими планами.
— Что ты предлагаешь?
— На одной чаше весов будущее семьи и возможность устранить истинного кардинала. На другой — взбалмошная девчонка, которая не понимает, когда следует вести себя тихо. — Джакомо взмахнул кулаком. — На мой взгляд, ответ очевиден.
Бросить сестру в беде.
— Клаудия — Глаза Спящего, — подал голос Руссо. — Потеряв ее, клан ослабеет.
— Клаудия — наша сестра! — заметил Адриано. — И твои слова удивляют меня, Джакомо. Я думал, тебя первого придется отговаривать от штурма поместья Луминар.
— Ты собрался воевать?
— Объединение семьи — великая цель. Но мне не нравится, что мы заплатим за победу кровью сестры. Тем более — за тактическую победу. Устранение Густава лишь один из эпизодов, впереди еще много работы, и великая прорицательница нам не помешает. — Старший помолчал и повторил: — К тому же, она наша сестра.
— Ты собрался воевать?
— Я думаю, честь семьи того стоит. Если мы сможем вызволить Клаудию, род Бруджа приобретет еще больший вес и авторитет в глазах охотников. Я прав?
Александр кивнул. Нехотя, но кивнул.
— Я не хочу платить за победу еще и вашими жизнями. В чем-то Джакомо прав: Клаудия обязана была думать, к чему приведет ее поведение. — Но в голосе барона, в шелестящих сухих листьях, не чувствовалось привычной уверенности.