– Я понял! – зашептал он в ответ. – Пусти, Джа! Все понял, нет фиалы – и бес с ней. Вообще нет нигде, а? Ну понял, понял, пусти…
Отпихнув его, я выпрямился, дыша тяжелее, чем обычно.
Большак гаркнул на весь кабак: «Николя, еще пива!» – после чего стал промокать рукавом выступивший на узком морщинистом лбу пот.
– Эплейцы, Песчаный Герен, Красная Шапка – они все за фиалой охотились? – спросил я.
– А за чем же еще…
– И так до сих пор ее никто не нашел?
– Не-а.
Притопал Николопулос, принес пиво и ушел. Мне больше не хотелось, а Графопыл приник к своей кружке и оторвался только после того, как опустошил на две трети.
– Хорошо, Джанки, ты ее никогда не видел, я понял, – сказал он. – Но некоторые считают, что она где-то здесь, в Кадиллицах. И что это ты ее спрятал перед тем, как исчезнуть.
– Бред, – ответил я. – Ее спрятала одна аскетка, давно уже мертвая. И вообще, Дитен, фиала меня не интересует.
Мы помолчали, думая о своем. Постукивая костяшками пальцев по краю своей миски, я рассеянно наблюдал за происходящим в зале «Дикого Мерина». По большей части здесь пьянствовали люди и гоблины. Орков, составлявших основную массу добропорядочных горожан-обывателей, почти не было видно, как и троллей с эльфами. Нормальный средний тролль предпочитает предаваться философскому созерцанию, сидя где-нибудь в дупле, а эльфы всегда считались грязными отщепенцами даже у таких личностей, как гоблины. Появление здесь кого-нибудь из них почти наверняка вызвало бы драку с поножовщиной. То, что Самурай смог подмять под себя большую часть порта, говорило, во-первых, о его недюжинных способностях, а во-вторых, о наличии нехилого покровителя. Обычный гном также побоялся бы зайти в подобное заведение; в городах, подобных Кадиллицам, гномы вообще предпочитали селиться отдельно. А гоблины – в основном портовые грузчики и мелкие контрабандисты – с людьми никакой неприязни друг к другу не испытывали. Сидели они вперемешку, жрали, пили и галдели одинаково, разве что гоблины более зычно.
– А Ханум Арабески, которого Николя боится? – вспомнил я. – Это кто такой?
– Такая, – поправил Дитен. – Аскетка это. Со своими девками в трех кварталах хозяйничает. Послушай, Джанки. Где ты был все это время?
Присмотревшись к нему, я понял, что он уже слегка поплыл. После пережитого потрясения и беготни по крышам крепкое гоблинское пиво подействовало быстро. Сам же я, не допив даже первую кружку, был трезвым и собранным. То, к чему я готовился и чего так ждал все это время, начиналось. Поэтому все происходящее я воспринимал только с одной точки зрения: как оно может помочь или помешать моим планам.
Я сказал:
– Прятался. Думал. Готовился…
– А как узнал, что Неклон умер?
– Лоскутер прислал квальбатроса. Кстати, он где сейчас?
– Лоскутер? – Большак откинулся на стуле, хмуря лоб и вспоминая. – А, тот старый эльф… Птичник, да? Он тебе навроде учителя? Кажется, он все на том же пустыре и живет. Так что ты теперь делать будешь, Джа?
Я уже обдумал все и решил, что Большак мне нужен. Поэтому я вновь наклонился к нему и внятно произнес, глядя прямо в мутные глаза Дитена Графопыла:
– Разберусь с Протектором. А ты мне поможешь.
Дитен отпрянул, сжавшись на стуле. Дверь «Дикого Мерина» распахнулась, и внутрь вошла аскетка.
2
Красивая была бы девка, если бы не такая тощая и высокая. Кожу да кости Ханум Арабески прятала под широким ярко-синим платьем, подол которого почти стелился по полу. Слева и справа от нее возникли две помощницы, пониже ростом и вооруженные дальше некуда. На поясах висели метательные кинжалы и дротики, а в руках каждая сжимала по короткой рапире. На поясе самой Ханум кинжалов с дротиками не было, только меч с длинным волнистым лезвием.
Шум в трактире вроде как стих, но ненадолго. Большинству присутствующих было, в общем, начхать, кому хозяин платит дань. Поэтому те, кто в первое мгновение обратили внимание на прибывших, тут же потеряли к ним интерес и отвернулись.
Арабески, ни на кого не глядя, зашагала к стойке, другие аскетки, цокая каблуками по доскам, направились следом. Мы с Большаком смотрели, как они остановились у стойки, где Николопулос уже выставил три стакана и наполнил их – скорее всего, не пивом, но чем-то подороже и покрепче. Помощницы, взяв стаканы, повернулись лицами к залу. Арабески небрежно навалилась на стойку локтями, склонилась к гоблину и что-то спросила. Николопулос заговорил в ответ.
– Договариваются, – проворчал Дитен. – Хорошо, хоть аскетки не вредный народ, даром что бабы. Эй, Джанки, ты что имел в виду, когда говорил, что хочешь с Протектором разобраться? Я тебе помогать в этом деле не хочу, это ведь…
– Это ведь не твою семью перерезали протекторские прислужники, когда он к власти рвался, а? Не тебе в ворюги пришлось податься?.. – Мой голос, когда я начал говорить, помимо воли становился хриплым и угрожающим. – Не ты на самое дно попал – из баронов? Ты бароном никогда не был…
– Но ты ж крутым стал, Джа! – возразил он. – Ты ж неплохо зарабатывал, а? Я помню, почему Протектор с баронами Дэви расправился. Твой папаша после него главным претендентом на место в Большом Доме был. Но потом, когда ты один остался, почему он тебя в покое не оставил?
– Он меня долгое время и не трогал. Как бы забыл обо мне… Но думаю, то, что сын барона Дэви остался жив, ему никогда не нравилось. После того как ты меня сдал и я из Кадиллиц скрылся, Неклон искал меня через Патину по метке. А я ничего поделать не мог, потому что в магии секу не очень, а оружием хорошего колдуна не возьмешь. Но теперь… – Я хлопнул ладонью по столу так, что в кружках плеснулось пиво. – Теперь время пришло! И ты, Дитен, мне поможешь, ведь, как ни крути, это ты меня ищейкам Неклона сдал и, значит, жизнь твоя принадлежит мне. Кто сейчас, кстати, в моем поместье живет?
Он пожал плечами.
– Этого не знаю. Но вряд ли такие хоромы совсем забросили. Кто-нибудь из ближайших прислужников Протектора, наверно…
Он замолчал, когда в кабаке внезапно воцарилась тишина. Арабески с гоблином у стойки, кажется, как раз столковались и, судя по довольному выражению на зеленой морде Николопулоса, к обоюдному удовлетворению. Оба они глянули на дверь, через которую в зал только что вошло новое действующее лицо.
Худощавый узкоглазый эльф, весь в черной коже, в черных полусапожках и с черной банданой на остроухой маленькой голове, был значительно выше ростом, чем большинство его сородичей, но все же ниже меня или аскетки. В одной его руке болталась короткая цепочка с плоскими грузилами на концах, а во второй зажато диковинное оружие, не то меч, не то сабля, но какой-то странной формы, чересчур кривое и неказистое.
– Самурай! – ахнул Графопыл и начал медленно сползать под стол. – Сам пришел…
Эльф, сделав несколько быстрых шагов, встал посреди помещения и огляделся. Двигался он стремительно и как-то порывисто, дергано. В каждом его жесте было напряжение, словно он из последних сил сдерживал себя. Кто-то еще проник в зал позади него и остановился в дверях.