Бром повалился на пол, успев вцепиться в спинку стула Грама и опрокинув того за собой. Пиндос, громко выдохнув, съежился и закрыл голову руками. Хорек выветрился из дверного проема, только Пен остался сидеть, холодно глядя на меня, хотя на лбу его выступили бисеринки пота.
– Опа! – воскликнул я. – Ничего, да? Хороша, знать, икра… А если сильнее? Ты как думаешь, старик?.. – Я занес руку над головой, собираясь шмякнуть тряпицей об стол.
– Ладно, прекрати! – крикнул Галат. – Успокойся! Никто не собирается сейчас тебя резать, Джа! Говори, чего ты хочешь?
Гоблины вылезли из-под стола и с опаской уставились на меня. Пиндос прошептал:
– Да он же двинулся совсем! Ты глянь, у него и рожа другая стала, и зенки шальные.
Из-за дверного косяка показалась голова Хорька, челюсти его работали с удвоенной силой.
– Сколько Лапута за «Облако» просит? – спросил я, опуская руку. – Пятьсот? Вот, держите часть… – Я толкнул мешочек так, что монеты рассыпались по столу. – Остальное сами соберете. Это вам за то, чтоб вы с Лапутой честно обошлись и завтра же на рассвете ей все деньги отдали. Боитесь, что из-за меня шум по городу пойдет и Самурай ваши доли в порту себе заберет? Но он и так к ним подбирается. Вчера Ханум Арабески завалил, слышали, наверное? Самурай мой личный враг. Я с ним разберусь… – Я встал, не выпуская из руки тряпицу. – Есть вопросы, Пен?
– Есть, – откликнулся он. – Два. С чего ты такой щедрый? И где фиала, Джа?
После того как прозвучало последнее слово, даже Хорек перестал чавкать и воцарилась гробовая тишина. Я ждал этого. Именно Пен должен был задать этот вопрос. Потому что фиала с макгаффином, как я теперь понимал, была неизмеримо ценнее, чем какое-то там «Облако», и гораздо опаснее в руках врага, чем целый мешок жабьей икры.
– Золото меня сейчас не волнует, Галат, – сказал я. – Я хочу Самурая кончить, и тут наши интересы совпадают. А фиала… Мне она не нужна. Спрятал я ее, перед тем как из города в горы смыться, да так и не брал оттуда. В нашем старом поместье за кроватью в спальне на втором этаже есть хороший тайник.
4
Лапута примостилась под дверью, в руках ее был заряженный арбалет, а на плече висела перевязь с набором метательных ножей.
– Живой? – вздохнула она, когда я вынырнул из темноты. – А я тут караулила… – Троллиха опустила оружие и невесело пихнула меня локтем в бок. – Ну и заварил ты похлебку. Думала, если там начнется звон да крики, сразу стреляю тех, кто под дверью, вбегаю внутрь и начинаю бить тех, что внутри, а дальше уж как получится…
Мы вошли в дом, и я сказал:
– Спасибо, мамаша. Утром они пришлют к тебе кого-нибудь с деньгами. Так что можешь собирать вещи. Ты меня сейчас ни о чем не спрашивай, ладно? Да, вот еще. Кто это такие «боевые дубы Даба», знаешь?
Она нахмурилась.
– Бригада бородавочника. Откуда он их взял, бес его знает. Они из корсаров, точно. Был слух, они чего-то там не поделили с Капитанами. Был у них свой корвет, вся команда сплошь – как они. По приказу Капитанов корвет отобрали, команду вырезали. А они смылись и как-то попали к Дабу. У них нюх как у зверей, понимаешь? Их даже Самурай боится, по-моему.
– А сколько их?
– Трое или четверо вроде.
Я кивнул.
– Ага, ну ладно. Дай ведро холодной воды.
Она помедлила, затем развернулась и молча ушла на кухню.
– Совсем холодной? – донеслось оттуда.
– Ледяной, – крикнул я.
Лапута появилась опять, уже без оружия, но с ведром.
– Знаешь, что в городе эплейцев видели? Они приехали вчера и привезли с собой какого-то колдуна. Вроде наняли его где-то по дороге.
Я забрал ведро и поднялся на второй этаж. Дитен Графопыл прикорнул на краю кровати, свесив руку к полу. На столике стояла бутылка, черепки разбившейся чашки лежали в лужице вина. Я вылил воду на Большака. Заорав спросонья, он упал на пол и стукнулся лбом о ножку. Ругаясь и фыркая, вскочил и уставился на меня дикими глазами.
– Отдохнул? – спросил я. – Дело есть, Дитен…
Я схватил его за воротник, поднял бутылку и приставил горлышко к губам. Большак сделал несколько глотков, поперхнулся, оттолкнул меня и уселся на кровать.
– Чего опять? – пробормотал он, вытирая губы ладонью. – Ну чего ты все время от меня хочешь?
– Знаешь, что в Кадиллицах появились эплейцы?
– Знаю, конечно. У меня ж знакомцы по всему городу. Каменные сейчас насторожены из-за Протектора. По слухам, он с корсарами Архипелага перемирие заключил. Говорят, плавал к ним даже…
– Плавал? – удивился я. – Как это – плавал? То есть он мог плавать, но тогда бы это уже были не слухи. Такое не скроешь, об этом бы все знали…
– Да, говорят, у него корабль какой-то хитрый появился, невидимый вроде… – Дитен потянулся к бутылке, но я отвел его руку.
– Погоди. Я ж сказал, дело есть. Что за невидимый корабль?
– Не знаю я, Джа.
– Ладно, это потом. Значит, ты в курсе насчет эплейцев? Где они остановились, тоже сможешь разузнать?.. – Я поднял руку и дотронулся до шнурка на шее. – Так вот, мне надо, чтоб до них дошла такая весть: фиала с макгаффином спрятана в гномьем кондоминиуме, в шкатулке из топленого камня, которая лежит за плинтусом под шкафом в комнате для гостей второго этажа… Да ты слушаешь, Дитен?
Он тоскливо покосился на меня и кивнул.
– Значит, все понял? Иди сейчас, и чтоб до утра то, что я тебе сказал, было уже эплейцам известно.
– А почему именно эплейцы? – спросил он, вставая. – Говорят, Песчаный Герен прибыл в город. Почему не он?
– Потому что эплейцы тупые, – ответил я. – Действуют быстро и напролом.
1
Черная карета проследовала от городской окраины, миновала порт, прогрохотала по главной площади и углубилась в лабиринт улочек, ведущий к кварталу, который у горожан издавна именовался гномьим. Карета была необычной – квадратная и массивная, с узкими решетчатыми окошками. Она напоминала гроб на колесах и отличалась от карет городской знати примерно так же, как торговая баржа с укрепленными бортами отличается от изящных прогулочных яхт. Козлы в передней части отсутствовали, там было лишь окошко, в котором скрывались концы поводьев. Иногда из окошка со свистом выстреливал бич. Таким способом невидимый кучер подгонял двух черных, в желтую полоску, взмыленных жеребцов редкой на побережье кошачьей породы.
Карета остановилась на площади, отделявшей вход в кондоминиум от остального города. Фасад гномьего общежития возвышался над прочими строениями. Окна по случаю теплого утра были распахнуты, внутри виднелись веревки с развешанным для просушки бельем и головы хозяек. На плитах шипели сковороды с завтраками, дух гномьей еды витал над мостовой, смешиваясь с запахом извести, куча которой благоухала посреди площади. Там шло какое-то строительство. Работали орки, а они предпочитали трудиться вечером и ночью, и потому на всей площади никого не было, лишь в неглубокой яме возле кучи извести лежал, крепко прижав к груди бутылку, пьяница.